Непридуманная история Комсомольской правды - Александр Мешков Страница 13

В Англии церквей очень много. Маленькие, средние и большие, католические и протестантские, англиканские и лютеранские, синагоги и индуистские храмы — они порой не выделяются своими размерами среди прочих домов. Но не все церкви пускают таких усталых путников, типа меня. Я стучал, по крайней мере, в четыре небольших церквушки, но ни один капеллан, или кантор, или пресвитер не открыл мне дверей. Тихо было там. Так я добрел до St. Lourence church. Я стучал настойчиво из какого-то тупого отчаяния в течение двадцати минут. У меня не было другого выхода. «Пусть меня заберут в полицию!» — с надеждой думал я. — Там будет, по крайней мере — тепло!» Меня колотило и таращило от холода. Но тут я услышал какое-то шуршание, клацание металла о метал и — О! Счастье! — двери передо мною растворились. На пороге с фонариком в руках стояла пожилая женщина в мирской одежде и в мирских очках.

— Я — христианин. Из Москвы, — сказал я так жалобно, что смог бы вызвать слезы даже у безжалостного инквизитора Игнатия Лойолы. — Я нуждаюсь в ночном приюте.

Она с внимательным любопытством смотрела на меня сквозь толстые стекла очков. Мой промокший вид был достаточно красноречивым подтверждением моего отчаянного положения.

— Я не ел шесть дней, — для пущей убедительности добавил я. Она как-то растерянно пожала плечами, кивнула мне и пропустила внутрь. Внутри храма царил таинственный полумрак. Горела всего одна тусклая лампочка, освещая небольшое пространство вокруг распятия. Старушка шла молча впереди меня, освещала путь во мгле фонариком. Мы прошли в боковую дверь и спустились по лестнице в подвал. В небольшой келье, без окон, без дверей, на лавке уже лежала какая-то скрюченная фигура. Пол в помещении был каменный, и было там довольно прохладно. Фигура на полати демонстративно поворочалась, показывая, что мы нарушили ее сон. Старушка так же тихо исчезла, оставив меня в полумраке. Я подождал немного, пока она принесет мне вечерний чай с круассанами, но, так и не дождавшись, провалился в темное таинственное пространство, изнуренный ангиной, постом, одиночеством и неизвестностью.

Я провалился в болото бреда, болезненных глюков, воспоминаний и насущных тревог. Сдохнуть ли случится мне вдали от Родины! Но ведь я в далекой серой юности своей мечтал о таких приключеньях! О странах дальних, о тревогах и волненьях. Да, я мечтал в далеком прошлом, в унылом омуте социализма. Но такого я даже тогда не мог себе представить! Ведь что такое была журналистика периода развитого социализма? Это был чудовищный обман, спектакль, масштабная, глобальная мистерия, в которую были втянуты все советские люди. Мы все прекрасно понимали, что нам лгут, что мы лжем, но ничего поделать с этим не могли.

Не знаю, сколько я спал, но проснулся я оттого, что меня трясли за плечо. Это была вчерашняя старушка. Она принесла чай с молоком в большой кружке и нарезанную буханку серого хлеба. Фигура, еще недавно лежавшая напротив меня, оказалась жизнерадостным старичком в вязаной шапочке. Он мне озорно подмигнул и показал большим пальцем величайшее удовлетворение жизнью.

— Доброе утро! — сказал я ему вежливо. А он мне стал показывать знаками, что он немой. То-то я гляжу — молчком все со мной общаются! Возможно, это был какой-то священный обет. Самое невероятное, что случилось со мной за эту ночь, было то, что у меня прошла ангина. Еще вечером каждый глоток давался мне с огромным трудом и болью, а сейчас я с удивлением делал глотательные движения и совсем не чувствовал боли. И тогда мне открылась еще одна истина: я понял, что счастье — это все, что не Боль. Старичок после скромного завтрака остался подстригать кусты на кладбище, а я пошел странствовать по Англии.