Групповая гонка. Записки генерала КГБ - Валерий Сысоев Страница 13

Манаенко все внимательно выслушал, поднимает глаза и абсолютно спокойно, серьезным голосом спрашивает: «Молодой человек, вы случайно Ван Гогу не советовали, сколько картин ему следует написать?»

Убрал меня мужик в миг. Тогда я и оценил, собственно, эту манеру выдающихся, порой гениальных и уверенных в себе людей говорить без какого бы то ни было напряга в голосе, но так, что ты сразу все понимаешь. Неуверенный все время кричит. А уверенному даже в голову не приходит повышать голос. Ему это незачем.

Мы все-таки с Иваном Ильичом тогда договорились. Я уже без всяких экивоков объяснил ему, что должен как-то из этой ситуации выкарабкиваться — мне ж этот план тоже сверху спустили, не сам же я его придумал. Час мы наверное обсуждали эту тему, и Манаенко в итоге сказал: «Ну, ладно. Что-нибудь придумаю — и напишу». Но для меня это был хороший урок.

Следующим испытанием на прочность для меня стало первое публичное выступление перед всем динамовским тренерским составом. На этом настоял Дерюгин, сказав, что раз уж я назначен зампредом, должен выступить перед коллективом с программной речью.

Тут я реально задергался. Тренеров и всевозможных руководителей в «Динамо» насчитывалось человек 150, все великие, и я — пацан — должен выйти на трибуну и читать им лекцию. Отказаться не могу — поручение начальника. Оказаться дураком тоже не хочется.

Я три ночи сидел, готовил выступление. Перелистал и перечитал все, что только сумел найти по теме. Сейчас бы, конечно, вообще не готовился бы. Разве что набросал бы схему. А тогда толстенный конспект составил. И тем не менее выходил на трибуну с мыслью: «Кого я учить собираюсь? Чему вообще могу их научить?»

Выступал я два часа. Развел столько теории, что хватило бы для научно-исследовательского института. Как ни странно, меня слушали. Потом я, разумеется, понял, что большинству из собравшихся было вообще не важно, что именно я говорю с трибуны. Главным для них было просто посмотреть, что за субъекта им заслали в качестве руководителя. Но меня явно приняли.

* * *

Сколь огромной была поддержка, которую я тогда получил со стороны Дерюгина, я понял значительно позже. Он дал мне право на диалог с уникальным пластом того «Динамо». Прежде всего — с тренерами. По тем временам это было сообщество очень неординарных людей, прошедших глубочайшую и интереснейшую жизнь. И, в том числе, тренерско-педагогическую — в спорте. Мне, безусловно, повезло с ними в том, что я постоянно мог учиться, мне помогали, никаким образом не давая понять, что они — великие, а я — никто.

Тот же Лев Иванович Яшин тогда был начальником футбольной команды. Казалось бы, кто я такой был для Льва Ивановича? Какой-то зампред «Динамо», какой-то мастер спорта. Но Яшин при всем своем невероятном величии оказался настолько мягким и простым в общении человеком, настолько доступным, что я порой даже стеснялся этой доступности. Он скорее был для меня как старший брат, как дядька. Что-то подсказывал, помогал избегать неправильных шагов, делая это в высшей степени корректно — так, чтобы не вызвать во мне ни малейшего ощущения собственной неполноценности. Это было важно: пока ты растешь в профессии, естественно, совершаешь какие-то ошибки.

Вся эта аудитория вселяла в меня жгучее желание оказаться в глазах людей не пустышкой. Мысленно я постоянно себе твердил: «Валера, тебя за нормального человека приняли, дали возможность войти в этот круг. Теперь уже сам давай, шурупь, шевели мозгами. Докажи, что умеешь работать, покажи свой труд».

В целом же я реально был счастлив. Это чувство порой заключается в том, чтобы чувствовать, что ты — нужен. Нужен для дела, для того, чтобы помогать создавать результат, более того, мне не отказывали в чести разделить достижения вместе со спортсменами и тренерами, прикоснуться к великим свершениям, почувствовать, что это в некотором плане и моя работа тоже.

Периодически в «Динамо» под трибунами стадиона собирался так называемый «Клуб мастеров» — ветераны, люди из самых разных видов спорта. Эта «семья» тоже во многом способствовала моему профессиональному росту. Вместе с Дерюгиным тогда работал Владимир Григорьевич Балтаджи, который впоследствии был у меня заместителем. Балтаджи был значительно старше нас, мудрее, опытнее. У него просто можно было позаимствовать — и многие заимствовали — массу полезного от практичной, так сказать, дипломатии до банальных жизненных подсказок. Одним из любимых выражений было такое: «Умейте разделять друзей истинных и ложных, а главное — всегда соблюдайте их пропорции в своей жизни».

От него же я как-то услышал: «Остановись, мгновенье, там, где тебе повезло!»

С подачи Дерюгина я вскоре получил еще один хороший урок. Лев Евдокимович попросил меня поприсутствовать на традиционной встрече общества «Юный динамовец» — с родителями динамовских спортсменов. В «Динамо» тогда придавалось огромное значение социальной роли спорта. Это были не только занятия с детьми сотрудников, которые в силу объективных причин не всегда были охвачены семейным уютом. Велась работа с трудновоспитуемыми подростками во дворах, в детских домах. Даже отдельная динамовская спартакиада среди детских колоний тогда проводилась — по отдельным видам спорта. Через «Юный динамовец», если смотреть на эту организацию не только спортивным взглядом, прошло немало интересных людей. Аудитория на встречах собиралась тоже интересная — достаточно интеллигентный родительский состав со своими детьми. Встречи проводились раз в год, и на них всегда выступал кто-то из известных спортсменов.

Дерюгин предупредил, что на той встрече, куда он просит меня пойти, будет выступать Саша Чудина — ее никто и никогда не называл полным именем. Когда-то она была выдающейся спортсменкой, выступала сразу в нескольких видах спорта, в силу особенностей своего организма везде показывала выдающиеся результаты. В войну ездила за рулем грузовика в блокадный Ленинград, словом, прошла огромный и крайне непростой жизненный путь. Жила Чудина в динамовском доме неподалеку от стадиона и честно говоря, производила крайне неоднозначное впечатление: худая, не слишком ухоженная, испорченные постоянным курением зубы… Я попытался было от этого мероприятия отказаться — слишком сильным было предубеждение. Но Лев Евдокимович настоял: «Ты сходи, сходи».

Ну, я и пошел. Сел на задний ряд. Сценка маленькая, на стульчике сидит Саша Чудина. Как только она начала говорить, я понял, что для меня вообще перестало иметь значение, как она выглядит. На первый план вышло богатейшее внутреннее содержание. Как она разговаривала с детьми, как выстраивала этот диалог!

Я просидел там два с половиной часа, получив колоссальное удовольствие от мероприятия в целом, а параллельно — огромный жизненный урок. Уходил оттуда понимая, что за счет должности, неожиданно для меня предложенной, мне в очередной раз открылся громадный пласт совершенно новых познаний, возможность соприкоснуться с выдающимися, великими характерами.

Второе, что я тогда понял — что командовать такими людьми невозможно. Можно только найти себя рядом с ними.

* * *

В «Динамо» я познакомился с Еленой Чайковской, которая тогда тренировала Милу Пахомову и Сашу Горшкова. Они еще не были олимпийскими чемпионами, а только два или три раза выиграли чемпионат мира. Я приезжал в «Динамо» рано утром, приходил к Чайковской на тренировку и смотрел, как ребята катаются. При том, что судейство в фигурном катании по тем временам было в высшей степени субъективным, мне было безумно интересно понять, из чего складывается оценка, как исполняются те или иные элементы, связки. Фигурное катание по тем временам было ничуть не менее народным видом спорта, нежели футбол: выступления фигуристов смотрели всей страной и всей страной болели за них. А кроме того, я просто восхищался людьми, вынужденными жить в условиях вечной мерзлоты, но ничем и никогда не проявляющими того, что терпят какие-то лишения.