Опальные воеводы - Андрей Богданов Страница 13

Из города Вольмар полетело в Московскую Русь первое обличительное послание против тирана. «Не думай, царь, — писал Курбский, — …что мы уже погибли, и истреблены тобою без вины, и заточены, и изгнаны несправедливо. И не радуйся этому, словно легкой победой похваляясь. Казнённые тобой взывают об отмщении тебе, заточённые и несправедливо изгнанные тобой из страны — обличаем тебя!»

Вызов, брошенный князем Андреем Михайловичем, произвел такое впечатление на трусливого убийцу, что он должен был на время прервать надругательство над Святорусской землей. Всю жизнь преследовал Ивана Грозного страх перед правдой, что писал в своих письмах на родину князь Курбский. Ответные послания царя предельно обнажали бесчеловечную суть тирании, «людоедства», когда «кто бьёт — лутче, а ково бьют да вяжут — тот хуже».

«Затворил ты царство Русское, свободное естество человеческое, словно в адовой твердыне!» — писал Андрей Михайлович образцовому диктатору, и их спор вышел далеко за рамки XVI столетия.

В «Истории о великом князе Московском» Курбский не просто описал войну тирана против своего народа, но показал, сколь необходимо для неограниченной власти сокрушение нравственности, извращение духовных ценностей в интересах одновременно самой мерзостной и самой активной в стремлении к приобщению к власти части общества.

Анатомию террора князь Андрей Михайлович вскрыл с ужасающей ясностью. Его «История» показывает, как оторванный от истоков нравственности юноша с весьма плохой наследственностью неотвратимо превращается в тирана с помощью злых советников, отвергая и убивая всех, кто склонял его к разуму и добродетели.

Высокая нравственность, мудрость, милосердие, воинская доблесть, гражданская честь не нуждаются в пьедесталах. Обладатели этих качеств в чести у любого нормального общества. Другое дело злодеи, способные выдвинуться лишь в обстановке беззакония. Они вынуждены создавать свою среду с извращенной моралью и с собственными бесчеловечными «законами».

Тирания является наилучшим условием процветания «опричнины», изъятой из нормальных человеческих отношений, и наиболее эффективным государственным устройством для борьбы этой злодейской банды с неизбежно отторгающим её гражданским обществом. Чем более развито общество — тем более зверский террор необходим для подчинения его тирану.

В процессе превращения всего лишь «неправедного» царя в «сына Сатаны», апокалиптического «зверя», Грозному пришлось «рассечь жилы» самой «человеческой природе». «Ведь люди, — писал Курбский в „Истории о великом князе Московском“, — в отличие от животных, не принуждаются естеством (природой) и чувством, но управляются разумом и советом».

Царь, хоть и почтен царством, а не получил от Бога какого-л ибо дарования, должен искать доброго и полезного совета не только у советников, но и у всеродных человек (людей из разных сословий. — Авт.), потому что дар духа дается не по богатству внешнему и не по силе царства, но по правоте душевной, ибо не зрит Бог на могущество и гордость — но на правоту сердечную, и даёт дары, сколько кто вместит по доброй воле.

Представитель древней аристократии, Курбский занял достойное его рода место в Речи Посполитой, но не принял идеалов шляхетской республики. Для России князь Андрей Михайлович продолжал считать идеальным государственным устройством сословно-представительную монархию, сформировавшуюся в общих чертах ко времени падения Избранной рады. Именно с её устоями воевали кромешники Ивана Грозного, утверждая в залитой кровью стране самодержавие.

Людям ограниченным и малознающим вольно упрекать князя Курбского за «отсталость» его взглядов по сравнению с «цивилизованным миром», с «Европой» — не уточняя, какой именно (Россия целиком находилась тогда в пределах Европы, составляя немалую её часть).

Действительно, князь не признавал не только демократию, но и аристократическую республику, и отнюдь не писал о превосходстве власти законов над властью личности (исключая, конечно, безусловное верховенство «божественных», нравственных законов). Но ведь и знаменитая Великая хартия вольностей была вырвана у короля Иоанна Безземельного натуральными баронами, подобными князю Курбскому (1215). Великое изобилие этих «вольностей» (для магнатов, шляхты и церкви) в Речи Посполитой было чревато постоянными кризисами власти, к середине XVII века привело к крайнему ослаблению страны, а затем и к гибели государства, «поделенного» более сильными соседями в XVIII веке.

Во времена Курбского путь европейских стран в «светлое будущее» пролегал через абсолютизм — личную власть монархов над подданными, обеспечивавшую своего рода баланс интересов сословий (исключая крестьянство) и сохранявшуюся (от покушений аристократии, например) благодаря этому балансу. Сословно-представительные учреждения (парламенты, гражданские магистраты), которым принадлежал следующий шаг на «светлом пути», имели ограниченное значение как совещательные органы и инициаторы общественного настроения.

На глазах Андрея Михайловича бодро «строили» абсолютизм монархи ведущих западных держав: Генрих VIII и Елизавета I Тюдор в Англии, французские короли от Франциска I до Генриха III (последнего в династии Валуа), Карл V и Филипп II в Испании. Более щедры на «вольности» были слабые Габсбурги, правившие в Священной Римской империи германской нации, теснимые нацелившимися на Вену турками.

Медленно, но уверенно шествовали к абсолютизму Дания и Швеция. Избежавшие этого процесса Германия и Италия были разорваны на части и смогли объединиться в рамках национальных государств лишь в XIX веке! Сильное сословное представительство зарождалось во времена Курбского только в Нидерландах, вступивших в кровавую борьбу за независимость вскоре после бегства князя в Литву (1566).