Конец Великолепного века, или Загадки последних невольниц Востока - Жерар де Нерваль Страница 13

^{Муэдзин, взывающий с минарета. Художник Жан Леон Жером}

Изредка я поднимаюсь на террасу своего дома в коптском квартале, чтобы увидеть первые лучи солнца, озаряющие равнину Гелиополя и склоны аль-Мукаттама, где между Каиром и Матарией раскинулся Город мертвых. Что за прекрасное зрелище! Солнце понемногу расцвечивает купола и изящные арки надгробий, воздвигнутых в память о трех династиях халифов, суданов и султанов, которые правили Египтом с 1000 года. Уцелел лишь один обелиск разрушенного храма Солнца, он один, словно забытый часовой, стоит на равнине, возвышаясь в чаще пальм и смоковниц, притягивая к себе взоры бога, которому некогда поклонялись у его подножия.

У зари в Египте нет тех изумительных алых оттенков, которыми любуешься на Кикладах или на побережье Кандии; лишь зыбкий свет предвещает появление солнца, которое неожиданно загорается на краю неба; иногда кажется, что оно бессильно сбросить свой тяжелый сероватый саван, и оно предстает бледным, лишенным лучей, словно Осирис из подземного царства; его бесцветные отблески наполняют унынием тусклое небо, которое становится похоже на затянутое тучами небо Европы, но, вместо того чтобы исторгнуть дожди, оно вбирает в себя всю влагу.

Густая пыль, заволакивающая горизонт, никогда не превращается в облака, несущие свежесть, подобно нашим туманам: красному диску солнца, достигшего зенита, словно вышедшему из ливийской кузницы бога Птаха, с трудом удается пробиться сквозь пепельно-серую пелену.

В такие минуты начинаешь понимать, откуда эта глубокая грусть, пронизывающая воспоминания о древнем Египте, это вечное обращение к страданиям и могилам, запечатленное в памятниках.

Именно Тифон на какое-то время берет верх над милостивыми богами: он разъедает глаза, иссушает легкие, насылает тучи насекомых на поля и сады.

Они летят, словно посланцы смерти и голода, и все вокруг становится черно; сперва я принял их за стаи птиц, потому что ни разу в жизни не видел ничего подобного. Абдулла, поднявшийся вместе со мной на террасу, описал в воздухе круг своим длинным чубуком, и две или три саранчи упали на пол. Он покачал головой, разглядывая этих зелено-розовых насекомых, и сказал мне:

— Вы никогда их не пробовали?

Я не смог удержаться от брезгливого жеста при мысли о подобном кушанье, однако говорят, что, если у саранчи оторвать крылья и лапки, по вкусу она напоминает океанских креветок.

— Как только ее не используют в пустыне! — сказал Абдулла. — Ее жарят, солят, и тогда она чем-то напоминает копченую сельдь, а вместе с отварным просом получается изысканное блюдо.

— Кстати, нельзя ли будет готовить мне дома какие-нибудь блюда египетской кухни? — спросил я. — Крайне утомительно дважды в день ходить в отель.

— Вы правы, — сказал Абдулла, — нужно нанять вам повара.

— А разве бербериец ничего не умеет?

— Ничего. Он взят сюда, чтобы открывать дверь и содержать дом в чистоте, вот и все его обязанности.

— Ну а вы сами не могли бы разжечь огонь и приготовить что-нибудь из куска мяса?

— Это я-то? — вскричал Абдулла, глубоко оскорбленный. — Нет, месье, я не умею делать ничего подобного.

— Очень обидно, ведь мы могли бы сегодня пообедать саранчой, — пошутил я, — но, говоря серьезно, я хотел бы питаться дома. В городе много мясных лавок, продаются фрукты, рыба… Не могу понять, разве мое желание невыполнимо?

— Да нет ничего проще: возьмите повара. Но учтите, европейский повар будет вам стоить талер в день. Даже сами беи, паши, да и владельцы отелей не всегда могут найти для себя таких поваров.

— Мне нужен такой, который готовил бы местные кушанья.

— Прекрасно! Мы найдем такого повара у месье Жана. Это ваш соотечественник, он содержит кабачок в коптском квартале, и у него собираются все те, кто сейчас не у дел.

МЕСЬЕ ЖАН

Месье Жан — один из доблестных обломков нашей египетской армии ^[20]. Он был в числе тех тридцати французов, которые после поражения пошли на службу к мамлюкам.

В течение нескольких лет у него, как и у всех остальных, был свой дворец, жены, лошади, рабы; во время истребления этого могучего воинства его, как француза, пощадили, но пришлось вернуться к цивильной жизни, и все его богатство вскоре пошло прахом. Он задумал открыть кабачок и торговать там вином, в то время еще неизвестным в Египте, поскольку христиане и евреи употребляли лишь водку, арак и бузу — разновидность пива. С тех пор вина, завезенные с Мальты, из Сирии и с островов Архипелага, составляют конкуренцию этим алкогольным напиткам, а каирские мусульмане, по-видимому, не особенно негодуют из-за подобного новшества.

Месье Жан одобрил мое решение отказаться от отеля, но, сказал он мне, вам придется преодолеть много трудностей, если будете содержать дом. В Каире нужно иметь столько слуг, сколько существует видов деятельности в домашнем хозяйстве. Каждый слуга из самолюбия будет заниматься только одним делом, к тому же все они так ленивы, что в этом даже нельзя усмотреть какого-либо расчета. Любая сложность утомляет их или вообще ускользает от их внимания; многие слуги могут даже бросить вас, как только получат достаточно денег, чтобы провести несколько дней в полном безделье.

— Как же поступают местные жители?

— Они позволяют слугам действовать как им заблагорассудится и для каждого дела нанимают двух-трех человек. У эфенди всегда есть секретарь (кятиб ас-сирр), казначей (хазандар), слуга, чтобы набивать трубку (чубукджи), силяхдар, чтобы носить за ним оружие, серраджбаши, чтобы вести лошадь, кафеджибаши, чтобы готовить ему кофе, где бы он ни остановился, не считая ямаков, которые должны всем прислуживать. В самом же доме нужны другие слуги, потому что портье не захочет заниматься уборкой квартиры, а повар не будет варить кофе; нужен даже специальный водонос. Вместе с тем, когда вы будете платить им пиастр или полтора в день, то есть от двадцати пяти до тридцати сантимов, все эти бездельники будут смотреть на вас как на великодушнейшего господина.

^{Курильщики на улице Каира}

— И все-таки, — возразил я, — эти расходы не составляют тех шестидесяти пиастров, которые нужно ежедневно платить за отель.