Разведчик в Вечном городе. Операции КГБ в Италии - Леонид Колосов Страница 13

Мог зайти за этот самый угол и я, правда, без твердой уверенности, куда пойду: направо или налево. Хотя пострадал за святое дело и я, грешный. Пострадал, правда, прикрыв собой Аджубея, ибо целились в него. Договоренности между Иоанном XXIII и главным редактором «Известий» не всем пришлись по душе. Определенные круги, а к ним относились правые христианские демократы, неофашисты и, как ни странно, левые экстремисты, назвали позицию папы «прокоммунистической», а его самого окрестили даже «агентом Москвы». Мои же настоящие агенты, помогавшие в подготовке всей ватиканской операции, забили тревогу, ибо получили сведения о том, что итальянские спецслужбы намерены осуществить целый ряд активных мероприятий, чтобы испортить успешно начавшуюся советско-католическую обедню, тем более что и американское ЦРУ серьезно забеспокоилось «поведением» папы Римского. Через некоторое время после встречи с папой Иоанном Аджубей, возвращаясь из своей очередной командировки, вновь оказался в Вечном городе. В Риме он провел всего два дня, поэтому мы решили обойтись без всяких официальных встреч. Мой газетный шеф привез очередную сенсацию. «Ты знаешь, — шепнул он мне, — видимо, мне предложат кресло министра иностранных дел». «А не лучше ли оставаться главным редактором «Известий» и зятем Никиты?» — засомневался я. «Дурачок вы, Леня, — перешел он вдруг на «вы». — Ничего не понимаете. Вам же присвоили внеочередное звание за Ватикан? Присвоили. Вот и мне полагается за то же самое».

…Самолет, на котором Аджубей должен был возвратиться в Москву, вылетал рано утром с римского аэродрома Фьюми-чино. Была ночь, когда я уходил из гостиницы, где остановился Алексей Иванович. Договорились, что в аэропорт он поедет в автомашине посла, а я последую за ним в эскорте провожающей посольской и журналистской братии. Однако не успел вернуться в свой корпункт, как задребезжал телефон. В трубке раздался голос Аджубея.

— Ты, знаешь, Леня, я, пожалуй, поеду в твоей машине.

— Но посол обидится. Ведь он же хочет проводить по протоколу.

— Пускай обижается. Наплевать мне на протокол. Ты не загоняй, пожалуйста, автомобиль в гараж. Подъедешь к гостинице пораньше, мы еще немного поболтаем о делах.

Я оставил «Джульетту» на улице. Оставил на всю ночь, хотя должен был прекрасно знать, что мой телефон прослушивается и что вообще разведчик не должен оставлять машину без присмотра. Не знаю, почему я так сделал, ей-Богу, не знаю. Может быть, потому, что даже представить не мог, что на жизнь моего главного могут посягнуть…

А утром узнал, что Аджубей все же поедет вместе с послом и его женой. Мы славно проводили Алексея Ивановича. Он расцеловался со всеми совжурналистами, а мне в качестве сувенира вручил килограммовую банку черной икры и несколько бутылок водки и коньяка. Вдохновленные поистине царским подношением, мои коллеги решили собраться после проводов в корпункте «Известий», чтобы просто так посидеть и потрепаться, благо, что и повод был налицо.

Моя «Джульетта» резво бежала вслед за правдинским «ситроеном» по неширокой автостраде Виа дель Маре (морская дорога), которую в народе прозвали «Виа дель Морти», то бишь «дорога смертников», за очень большое число аварий, на ней происходящих. Настроение было прекрасное, стрелка спидометра прыгала где-то между 130–140 километрами в час, по приемнику передавали полюбившийся мне новый американский шлягер «Хей, хей, Паула». Потом меня неожиданно и неумолимо потянуло влево, я ощутил сильный удар и куда-то полетел…

Словно из тумана перед глазами появилось доброе лицо в белой шапочке, с роговыми очками на носу. Грустно улыбнувшись, врач укоризненно произнес: «О, дотторе, зачем же надо было так торопиться? Ведь жизнь прекрасна, когда она течет медленно…». И вновь все растворилось в тумане наркоза.

Технари из резидентуры, осмотревшие разбитую «Джульетту», констатировали, что в умело подрезанную покрышку левого переднего колеса автомашины была вставлена специальная стальная шпилька, которая должна была проткнуть камеру при движении с большой скоростью. При ударе о дерево меня выбросило из автомобиля, и я оказался на шоссе с переломанными ногами, многочисленными ушибами и разорванными вдрызг штанами.

Автомобильная катастрофа, как вы сами понимаете, готовилась не для меня, хотя и предсказала «опасную жизнь» и «смертельную опасность» моя цыганка-гадалка. Резидент сразу же дал в Москву не очень ясную телеграмму: «По возвращении с аэродрома Фьюмичино на 13-м километре от Рима на автостраде Виа дель Маре разбился корреспондент «Известий» Леонид Колосов…» Это послание Алексей Иванович получил в тот же день, когда заехал с аэродрома в редакцию газеты. Позднее мне рассказали, что, прочитав шифровку, Аджубей очень расстроился. Правда, сначала произнес много нецензурных слов, а затем уже уронил слезу. Вызвал моего приятеля из иностранного отдела и дал задание срочно подготовить некролог. Он начинался так: «Мы его звали просто Леней за простоту, скромность и душевную щедрость. Трагическая и нелепая смерть вырвала из наших рядов талантливого журналиста, собственного корреспондента «Известий» в Италии, погибшего в автомобильной катастрофе…». Приехав в отпуск, я читал черновик своего несостоявшегося некролога и плакал от безмерной любви к самому себе. А Алексей Иванович радостно, как говорят, смеялся, когда на другой день стало известно, что газетчик Леня Колосов остался жив, и самым решительным образом отказался отозвать меня из Италии на предмет лечения в Москве, чего тайно добивался мой резидент, которому я, видимо, надоел своими выкрутасами. Я проработал на Апеннинах еще пять лет, хотя ноги мои нынче болят ужасно, напоминая о злополучной «Джульетте». Скандала, разумеется, поднимать не стали. Авария как авария… И все же скажу я вам, что помирать в автомобильной катастрофе не страшно. Не нужно, конечно, но не страшно и не больно. Другое дело, когда гложет неизлечимая болезнь, та, которая свела в могилу папу Иоанна…

Кстати, когда я открыл глаза на операционном столе, где хирург наложил швы на рваную рану над левой бровью, подумал, как это ни странно, о том, что уже больше никогда не увижу Рима, Вечного города, который я люблю и по сей день больше всех городов на свете, в которых побывал или которые мелькали документальными кадрами на голубом экране телевизора.

Всего их было тринадцать лет, отданных Вечному городу. Число «13» считается в Италии счастливым. На этот день в календаре откладываются самые ответственные дела, юноши объясняются в любви тем девушкам, во взаимности которых не совсем уверены, владельцы домов под номером тринадцать взимают с жильцов повышенную плату, а кассиры в железнодорожных, авиационных и пароходных кассах берегут билеты со «счастливыми» местами только для близких друзей или друзей друзей или же тех любителей этой цифры, которые имеют обыкновение «приносить благодарность» в денежной форме. Тринадцать лет. Много это или мало? Судя по количеству опубликованных газетных и журнальных статей, а также написанных книг, вроде бы и много, а вот по тому, что сумел рассказать за эти годы людям, наверное, мало. Рассказать, естественно, как журналист и уж сегодня как бывший разведчик.

Сократовское изречение «Я знаю лишь то, что ничего не знаю» часто приходило мне в голову за время тринадцатилетнего познания Италии во всех ее больших и малых ипостасях. Чем глубже я занимался теми или иными проблемами, тем непонятнее они становились. В самом начале моей журналистской работы познакомился я как-то на одном приеме с удивительно симпатичной, несмотря на годы, американской журналисткой Алисой Моатс, которая, по проверенным данным, оказалась давним агентом ЦРУ. Она исколесила полмира и наконец осела в Вечном городе, видимо, уже навечно, отказавшись от семьи, детей, словом, от всего того, что могла бы иметь… Впрочем, это ее дело. Видимо, «двойная жизнь» мешала создать семью.