Жили-были-видели… - Леонид Чачко Страница 13

Передать впечатления от квартиры Жоржа – старой одесской профессорской квартиры, – от мамы Жоржа – приветливейшей, умнейшей, благороднейшей Веры Николаевны Кефер, я не берусь, по крайней мере сейчас не берусь, как не берусь передать первое впечатление от хозяина квартиры Жоржа (мне трудно это сделать, потому что у меня стойкое ощущение, что мы с ним знакомы всю жизнь), но я берусь описать впечатления от обеда, которым, после столь долгожданной помывки в ванной, нас приветствовали хозяева. О, эти одесские обеды, переходящие в ужины, с килечками и домашней колбаской, с глоссиками и баклажанчиками, с водочкой и вином, выпиваниями и закусываниями и снова выпиваниями – и всё это со старинных приборов и подчиненное строгому, продуманному ритуалу! Когда гости приходят и уходят, а на столе не пустеет и когда ты уже думаешь, что все, финиш, – появляется дымящаяся миска с нежнопламенным борщом… Нет, тут потребно перо старика Державина (хоть и был он антисемит)!

По окончании ужина (далеко за полночь) решили определить нас с Аликом на постой в квартиру Вити Фан-Юнга, благо оная квартира находилась буквально в двух шагах и была свободна – профессор Фан-Юнг с семьей жил на даче. Перешли в соседний дом, прошли через готического вида подъезд с выложенной по кафелю пола надписью «SALVE», поднялись на четвертый этаж, и осталось только доползти до кровати – сил уже не было никаких! Так начался заключительный – одесский – этап нашего путешествия.

Потемкинская лестница.

Вообще-то, это был не первый мой приезд в Одессу. Первый состоялся еще в 56-м году, когда папа в качестве поощрения за хорошую учебу (и в ознаменование вышедшей в свет небольшой книжки, существенно поправившей наше материальное положение) вывез меня – девятиклассника – на море. Тогда я впервые увидел, прочувствовал кожей, нервами, всем существом море, Черное море (Балтику я видел и раньше, но Балтика не в счет, это и не море вовсе). До сих пор помню детский восторг, охвативший меня, когда автобус, с трудом преодолев последние метры затяжного подъема старого узкого шоссе Симферополь – Ялта, выполз на вершину Ангарского перевала, и вдруг открылась вся сиреневая морская ширь. Мы тогда большую часть времени прожили в Алуште – маленьком татарском городке, где узкие улочки спускались к морю, пролегая вдоль крыш расположенных ниже уровнем домов, а в центре возвышалась старая генуэзская башня, тогда вполне жилая, с вывешенными из бойниц веревками со стираным бельем обитателей. Мы купались в море, ездили на катерах на экскурсии по прибрежным городкам. Потом переселились на несколько дней в Ялту, жили в Ореанде, купаться ездили на катере в Никитский ботанический сад или в Ласточкино Гнездо. Потом – в Севастополь (его тогда первый год как открыли для посещения). Я ходил по городу, забрался в Херсонес, подобрал там несколько черепков, до сих пор храню оттуда донце амфоры. В Севастополе сели на пароход – старый «Петр Великий», как я потом узнал, это был его последний рейс перед списанием. Посреди моря пароход сломался, и мы полдня плавно болтались на зыби. Потом пароход починили, его старая машина запыхтела, и мы неторопливо приплыли в Одессу. В Одессе поселились в самом центре – в старой гостинице «Пассаж». Я тогда был увлечен Бабелем – только вышли его «Одесские рассказы» – и наутро, вооружившись картой города, отправился искать бабелевские места. Дело затруднялось тем, что все улицы города были сплошь переименованы, иногда и по нескольку раз, и находить исторические места, ориентируясь по карте, было непростым занятием. К счастью, выручали одесситы, охотно объясняя все, что я спрашивал, а заодно и многое из того, что спросить забыл или не догадался. Вот характерная сценка того времени. Ищу Молдаванку. Уверенности, что иду правильно, нет. Решаю спросить у уличного сапожника. Происходит следующий разговор:

– Скажите, пожалуйста, как пройти на Молдаванку?

– А что вам там надо?

– Ну так, вообще, район Молдаванки…

– Ну, может, вам там что – то конкретное?

– Нет, ничего конкретного…

– Странно… А вы сами откуда будете?

– Из Москвы.

– И давно там живете?

– Всю жизнь…

– И родственники у вас там есть?

Идет примерно десятиминутный доброжелательный разговор, во время которого выясняется, какие у меня есть родственники и где примерно они живут и чем занимаются. Наконец решаюсь прервать нить беседы и вернуться к тому, с чего начал – так как же все-таки пройти на Молдаванку? Но вы же находитесь на Молдаванке! – получаю я удивленный ответ…

Трое на Примбуле не в сезон…

Вечером в городском саду, напротив гостиницы, играл духовой оркестр…

Одесса мне тогда понравилась чрезвычайно!

Второй раз попал я в Одессу уже году в 62-м, мы тогда с Володькой Сумачевым возвращались из нашего второго кавказского вояжа. Сам вояж, когда мы на попутных машинах автостопом перемахнули всю Грузию, к Одессе имеет косвенное отношение, так как мы, сойдя с теплохода, только переночевали и наутро отправились автостопом дальше – через Киев – в Москву. Правда, и тут Одесса проявила по отношению к нам свой гостеприимный нрав – на ночлег нас устроили и ужином накормили какие-то случайные одесситы, встреченные нами на Дерибасовской. Поэтому с полным основанием могу сказать, что только наш с Аликом приезд в 1963 году открыл для меня этот город, сделал так, что единственным местом, где бы я согласился жить, не считая нашей многострадальной родной Москвы, стала Одесса.

…И до сих пор, в уже преклонных годах: вот я в Одессе. Все живое цветет, шелестит и улыбается. Солнце сияет, море прозрачно и ласково, девушки надевают легчайшие и прозрачнейшие блузки и щурят глаз победно. А базар! Привоз, как всегда, ошеломляет неподготовленного северянина: хрумкие огурчики, брынзочка, кровяночка, копченое мяско, малосольная «сарделечка», нежнейшая дунайская селедочка и вино… Эх!

Агашка над одесским портом.