Император Всероссийский Николай II Александрович - Наталья Черникова Страница 13

На фоне растущего оппозиционного движения царь не торопил, но и не останавливал готовящиеся реформы. По своим политическим убеждениям Николай II был последовательным консерватором. Считал, что на Руси «всегда было единение и доверие» царя и народа, что это единение не исчезло, и его можно почувствовать, стоит только преодолеть «средостение» (бюрократию и «общество»), которое воздвигает между царем и народом почти непроницаемую стену. Еще в детстве его захватила мысль быть царем, любимым народом. Преподававший маленькому Николаю Александровичу английский язык К. И. Хис рассказывал, что как-то он читал со своим воспитанником один из эпизодов английской истории, где описывался выезд короля, любившего простонародье, и которому толпа восторженно кричала: «Да здравствует король народа!» «Глаза у мальчика так и заблистали, – вспоминал Хис, – он весь покраснел от волнения и воскликнул: “Ах, вот я хотел бы быть таким!”» Во время поездок по России император никогда не упускал случая пообщаться с простыми людьми. В армии (на учениях и потом, во время войны) любил побеседовать с солдатами, и даже в ссылке искал возможности поговорить с охраной, часто втайне от коменданта приходил в караулку, играл с ними в шашки, расспрашивал о житье-бытье. Но совершенно особенным опытом было для императора участие в торжествах прославления преподобного Серафима Саровского (1759–1833). Старец Серафим был широко почитаем еще при жизни. Вопрос о его канонизации был поднят в 1883 г., но решение затянулось. Потребовались инициатива и даже прямое распоряжение Николая II, чтобы канонизация наконец состоялась.

Торжества прославления нового святого прошли в Сарове в присутствии императорской семьи в июле 1903 г. Это событие привлекло множество паломников. По разным оценкам, в торжествах участвовало от 150 до 300 тысяч человек, съехавшихся со всей России. Празднование продолжалось 4 дня. Все это время царь находился в гуще народа, ощущал преклонение монархически настроенной толпы, имел возможность без всяких посредников, напрямую, говорить с крестьянами, духовенством, местным дворянством. Это тесное общение укрепило в императоре веру в его народ. Приближенные заметили, что после саровских торжеств слова «царь» и «народ» все чаще стали соседствовать в речи монарха.

Для него, для этого народа, Николай II и проводил свои преобразования. И этому народу не нужны были политические реформы. Что бы ни происходило в стране, царь считал, что изменений в государственном строе империи «хотят только интеллигенты, а народ не хочет». Если же крестьяне и рабочие и участвуют в движении, то только потому, что поддались преступной пропаганде, позволили обмануть себя революционным агитаторам. Это убеждение Николай II сохранял до последних дней своего царствования.

В какой-то мере он даже надеялся на поддержку и защиту народа против конституционных требований либералов. В конце 1904 г., когда на повестку одного из государственных совещаний впервые был поставлен вопрос о введении представительства, царь заявил, что «мужик конституции не поймет, а поймет только одно, что царю связали руки, а тогда – я вас поздравляю, господа!».

Император был глубоко убежден, что какие бы требования ни выдвигала либеральная интеллигенция, реальных оснований в России для изменения политического строя нет. Парадокс, однако, заключался в том, что Николай II хотел быть монархом, любимым всеми своими подданными, мечтал о социальном мире в стране. Конструктивный диалог с оппозицией казался ему предпочтительнее конфронтации, даже если ради этого диалога приходилось идти на какие-то уступки. Но уступчивость власти приводила только к повышению требований и новым уступкам.

Первый шаг в этом направлении был сделан Николаем II во время русско-японской войны. Охватившее русское общество негодование на вероломное нападение и патриотический подъем оказались кратковременными, неудачи военных действий стали еще одним предлогом для толков о необходимости отказаться от чисто бюрократического пути управления и провести кардинальные реформы. Николаю II, все помыслы которого были в это время на фронте, такая позиция общественных кругов представлялась досадной помехой. Но чем шире разворачивалось в стране оппозиционное движение, тем чаще задумывался он о необходимости снизить растущее напряжение. Наконец решение было принято. В августе 1904 г. вновь назначенный министром внутренних дел князь П. Д. Святополк-Мирский официально заявил, что главными направлениями его деятельности будут расширение прав местного самоуправления и печати, либерализация политики по отношению к окраинам, веротерпимость и даже разрешение рабочих сходок для обсуждения экономических вопросов – все то, о чем так много и долго говорили либералы. Но вопреки ожиданиям объявленная Святополк-Мирским «эра доверия» обществу привела не к примирению, а наоборот, к эскалации требований.

Поздней осенью – зимой 1904 г. в России проходили осенние сессии городских дум и земских собраний, резолюции подавляющего большинства которых включали требования отмены чрезвычайных положений, введения гражданских свобод, политической амнистии и даже народного представительства. В поддержку этих резолюций сразу же началась планомерная «банкетная» кампания – по всей России устраивались многолюдные банкеты с политическими речами за «осетриной с хреном», как иронизировали современники. Банкеты завершались принятием резолюций с требованием политических реформ вплоть до введения конституции. Один из лидеров московских либералов того времени, Василий Маклаков, вспоминал, что требование представительства «превратилось в шаблон, который не волновал никого». Решения оформлялись в виде адресов, от которых «не ждали практических последствий, но за них и не боялись репрессий».

Репрессий действительно не было. Царь отреагировал только однажды. Поводом к этому стал адрес Черниговского губернского земского собрания. Как и многие другие, он содержал рассуждения об отсутствии в стране гражданских свобод, засилье бюрократии и необходимости призвать свободно избранных представителей земства для выработки необходимых реформ. Вот только передан он был председателем губернского земского собрания А. А. Мухановым по телеграфу. Реакция Николая II последовала незамедлительно. Резолюция, которую он потребовал опубликовать, гласила: «Нахожу поступок председателя черниговского губернского земского собрания дерзким и бестактным. Заниматься вопросами государственного управления не дело земских собраний, круг деятельности и прав которых ясно очерчен законами». В обществе эту резолюцию сравнивали с произнесенной в начале царствования фразой царя о «бессмысленных мечтаниях». Действительно, за истекшие 10 лет царствования позиция императора не изменилась ни на йоту. «Отчего могли думать, что я буду либералом? – спрашивал он в том же ноябре 1904 г. – Я терпеть не могу этого слова». Народное представительство в любой форме рассматривалось им как шаг к конституции, к парламенту, а согласиться на это он не мог.

Император был готов пойти на любые другие уступки – расширить права местного самоуправления, устранить излишние стеснения печати, пересмотреть закон об инородцах, ввести начала религиозной терпимости и государственное страхование рабочих, обеспечить самостоятельность судов… И все это действительно делалось. Но на все намеки, предложения и даже требования созыва народных представителей или земского собора он еще в январе 1905 г. отвечал: «Что же мне делать, если это против моей совести?»