Последняя гавань Белого флота. От Севастополя до Бизерты - Николай Черкашин Страница 13

Военное счастье Ризничу не улыбалось. Почти два года дивизион простоял у стенки, если не считать коротких выходов на дозорную службу. Вахтенный журнал подводной лодки № 3, на которой держал свой брейд-вымпел Ризнич, полон невообразимой скуки: «1 марта 1915 года. Военная гавань Пернов. Красили корпус». Следующий день — «...Чистили цистерны», «...Команда ходила в церковь», «Команда ходила в баню». А то и вовсе события суток укладывались в три слова: «Случаев не было».

Боевых столкновений — тоже, поскольку никто не знал толком, где и как применять эти самые «крепостные подводные лодки». Их рассматривали как оборонительное оружие, а опыт Второй мировой войны показал, что сверхмалые субмарины — это штурмовое средство, великолепно пригодное для диверсионных нападений.

Из документов, хранящихся в Центральном государственном архиве ВМФ, удалось установить, что весной 1916 года подводные лодки № 1 и № 2 отправили по железной дороге в Архангельск. А вот о лодке № 3, которой командовал Ризнич, оставаясь начальником дивизиона, никаких сведений не было. Куда подевалась она?

Сотрудники архива посоветовали обратиться к знатоку морской старины Дмитрию Адольфовичу Быховскому, бывшему подводнику, автору документальных книг по истории флота.

Созваниваюсь с Быховским и еду к нему...

В который раз убеждаюсь: Питер — это такой город, в котором можно отыскать ключ к любой застарелой морской тайне, раскрыть судьбу сгинувшего без вести корабля, узнать едва ли не о каждом человеке, чья жизнь была хоть как-то связана с морем, дальними плаваниями, полярными экспедициями...

Идешь по строгим линиям Васильевского острова или бродишь мимо фасадов с лепными якорями, масками, кирасами, скользишь взглядом по узким окнам в старомодных переплетах и невольно веришь, что там, за этими оплывшими от времени стеклами, чего только не перевидавшими на своем беспокойном веку, там, в ветхих книжных шкафах, ящичках дедовских секретеров, в шкатулках с пожухлыми письмами, в чьих-то допотопных семейных альбомах, в связках бумаг и фотографий, погребенных в еще пока не выброшенных сундуках и в запыленных антресолях, там-то и таятся разгадки многих морских тайн... Да что бумаги!.. Сколько драгоценного угасает в сотах памяти нерасспрошенных стариков — последних петроградцев и петербуржанок...

В квартире отставного капитана 2-го ранга Быховского не было ни сундуков, ни антресолей. Его кабинет занимала картотека — мощная машина систематизированной памяти. На мой вопрос о судьбе подводной лодки № 3 Дмитрий Адольфович, выдвинув один из каталожных ящичков, дал точный и исчерпывающий ответ:

— Флагманская лодка дивизиона особого назначения была переброшена в 1916 году на Дунай. Там, базируясь на русский порт Рени, она охраняла стратегический мост от мониторов австро-венгерской флотилии. Как видите, Ризничу выпала честь войти в историю подводного плавания еще и как первому командиру подлодки, действовавшей в речных условиях. Вы бывали на Дунае?

Я бывал на Дунае, и даже заносило меня в зеленый уютный городок Рени на высоком левобережье. Живо вспомнилась быстрая мутная вода в крутящихся воронках и спутанных струях. Там и большому современному теплоходу нелегко, а уж карликовой субмарине и подавно...

— Из Рени, — продолжал Быховский, — Ризнич был направлен в Италию принимать «Святой Георгий». Добирался он туда со своей командой через Персию, Египет, Тунис Видимо, французы переправили его из Бизерты в Специю... Подводная лодка № 3, или «Бычок», как она еще называлась, осталась в Рени, при оккупации Бессарабии ее захватили румыны. Пытались ввести ее в строй, но ничего у них не вышло, разрезали «тройку» на лом.

Обо всем этом Быховский узнал почти из первых уст — от боцмана Грязнова, служившего с Ризничем на подводной лодке № 3.

Как-то на заседание историко-литературной секции при Центральном военно-морском музее, которую возглавлял Быховский, пришел лысоватый старичок с аккуратной бородкой, в старом флотском кителе. Он внимательно и почтительно слушал доклады и сообщения. Вряд ли кто-нибудь из присутствующих догадался тогда, что с этим невзрачным человеком под своды музея вошла живая история российского подплава.

Грязнов начал службу на лодках еще в Русско-японскую войну, то есть с красной строки боевой летописи нашего подводного флота Был инструктором в учебном отряде Щенсновича После Дуная боцманил на большой подводной лодке «Леопард», на ней же выходил в легендарный Ледовый поход, когда в марте 1918 года из Гельсингфорса в Кронштадт, раздвигая метровый лед, ушли от немцев 250 кораблей, ставших ядром советского флота на Балтике. После Гражданской Василий Михайлович обучал краснофлотцев-подводников. Последняя должность — лаборант одной из кафедр высшего инженерного мореходного училища.

Уж Грязнов-то мог многое рассказать и о Ризниче, и о Щенсновиче... У него наверняка могла быть и фотография командира «Святого Георгия»... Быховский отыскал адрес старого боцмана — 14-я линия Васильевского острова, дом № 73, но тут же предупредил:

— Грязнова я не видел давно. Может быть, его уже и нет...

Вскакиваю в такси и мчусь на Васильевский остров, как будто с помощью четырех колес можно обогнать время... Старый доходный дом с лепной осоавиахимовской эмблемой над упраздненным парадным входом. На этажи вела «черная» лестница. Воистину это была черная лестница.

— Опоздали вы годом, — встретила меня вздохом сожаления пожилая женщина, — умер он... в прошлую Пасху... Поехал за тортом и... прямо в трамвае.

— Вы жена Василия Михайловича?

— И жена померла... Мы-то уж новые жильцы.

— Бумаги какие-нибудь остались? Документы, фотографии, письма?

— Да были бумаги. Во двор все выбросили... Жена Грязнова тихо померла, никто не слышал. Она тут с неделю пролежала... запах пошел. Ну и выбросили все перед ремонтом.

Я спустился в каменный колодец двора, раскаленный июльским солнцем. Из распахнутых окон во двор вливались шумы большого дома: надрывались младенцы и магнитофоны, грохотала пальба с телевизионных экранов, на шестой этаж звали Витьку-паршивца, и сыпались с какого-то подоконника «миллион, миллион алых роз»...

Дом жил своей жизнью, и не было ему никакого дела до старого боцмана, игравшего со смертью в глубинах Балтики и Тихого океана... Через этот двор-колодец протекала Лета — река забвения, и мне вдруг стало до боли жаль лысоватого человека в старом флотском кителе, канувшего в ее мертвую воду почти бесследно...

Вместе с ним исчезли в ее черных омутах и все его потаенные суда, умевшие счастливо всплывать, но только не из глубин реки забвения; исчезли и его годки-товарищи, и те фотографии, где они запечатлены рука об руку с ним, боцманом «Леопарда» и подводной лодки № 3, сгинула и общая тетрадь, которой Грязнов поверял свои воспоминания...

Дом № 73 украшала лепная осоавиахимовская эмблема с девизом «Крепи оборону Родины!», и мне захотелось, чтобы рядом были выбиты слова, продолжающие надпись: «...как крепил ее военный моряк Василий Грязнов, живший в этом доме».