Мадам Пикассо - Энн Жирар Страница 13

– Я буду помнить об этом, – Ева робко улыбнулась.

– Смотри, не забывай.

– Мадемуазель Мистангет, пять минут! – крикнул из-за закрытой двери работник сцены, предупреждавший о начале преставления. – Пять минут до вашего выхода!

– Вы можете брать его в любое время, когда захотите, – сказала Ева.

Актриса медленно встала и выскользнула из кимоно так же грациозно, как и надела его. Пока они говорили, она превращалась в Титину, комичную сценическую бродяжку, – персонаж, который придумала сама.

– Может быть, в таком наряде Морис наконец-то заметит меня.

Обе знали, что она имеет в виду смазливого молодого певца Мориса Шевалье, завладевшего вниманием Мистангет, однако до сих пор ускользавшего от ее чар.

– Кроме того, я не беру вещи взаймы, cherie [9], – лишь иногда одалживаю мужчин у других женщин. Так или иначе, я до сих пор не нашла никого, кого стоило бы сохранить для себя.

Несколько секунд спустя Мистангет выбежала на сцену в роли бродяжки Титины, в разномастных сапожках, плаще и берете. Когда она ушла, Ева и Сильветта переглянулись, и Ева осмелилась сделать глоток шампанского из бокала Мистангет. Сильветта отпила прямо из дорогой бутылки, а потом обе залились смехом.

Еву ничуть не удивило, что Мистангет, закутанной в складки полупрозрачного персикового шифона, понадобилась помощь после ее финального номера. Она слишком много выпила в антракте и в промежутках между выходами на сцену. Еве и Сильветте оставалось лишь гадать, как ей удалось исполнить номер бродяжки, а потом еще станцевать танго с Морисом.

Ева и Сильветта наблюдали из-за кулис за финальным канканом, исполняемым под выкрики и гиканье зрительного зала. Они надеялись, что смогут перехватить Мистангет у выхода со сцены до того, как мадам Люто – или, хуже того, мсье Оллер – увидит, как она спотыкается. Ева сама не понимала, почему, но она начала проникаться теплыми чувствами к темпераментной звезде, которая оказалась более сложным и интересным человеком, чем можно было судить по первому впечатлению.

После ухода со сцены Мистангет тяжело опустилась на плюшевый диван напротив своего гримерного столика и откинулась назад, после чего ее сразу же стошнило. Сильветта бросилась на помощь и наклонила актрису вперед, но тонкая юбка танцевального костюма Мистангет уже пострадала.

– Pour l’amour de Dieu! [10]– воскликнула Ева.

– Быстро найди ей какую-нибудь другую одежду! – крикнула Сильветта, лихорадочно вытирая шарфом брызги рвоты. – Мсье Оллер всегда выходит за кулисы, чтобы поблагодарить актрис после представления, и обычно приводит гостей. Нас всех могут уволить за такой позор!

Ева запаниковала. Она не могла потерять работу, только что получив ее.

– Возьми свое кимоно, пока я буду раздевать ее. И побрызгай духами, чтобы заглушить этот ужасный запах.

Мистангет стонала и как будто не понимала, где она находится.

– Мне нужно еще шампанского, – пробормотала она.

– Что вам нужно, так это чашка кофе и хорошая ванна, – отрезала Сильветта. – Ева, скажи ассистенту, чтобы он как можно скорее принес кофе. А я пока помогу ей переодеться.

Ева убежала и через несколько минут вернулась с чашкой кофе. Мистигнет немного пришла в себя и теперь сидела, облаченная в ее желтое кимоно. Ткань волнами облегала ее тело и сидела на броской фигуре звезды гораздо лучше, чем на бывшей хозяйке. У Евы сжалось сердце от тоски и раскаяния за все, что она оставила позади. В этот момент ей особенно не хватало присутствия матери.

– Марсель, можно будет очистить костюм? – грустно спросила Мистангет, потирая висок. – Этот шифон такой тонкий.

– Я швея, а не прачка.

– Работа есть работа, – жестко отрезала актриса, тоже поддавшись влиянию паники.

Ева знала, как можно очистить костюм, поскольку мать терпеливо втолковывала ей, что сочетание пекарского порошка и французской жавелевой воды действует даже на самые деликатные ткани. При этом воспоминании к ее глазам подступили слезы, но она понимала, что заслуживает этой грусти. Чего она не заслуживала – это любви своих близких, которых она бросила без предупреждения. Возможно, когда-нибудь ей удастся загладить свою вину.

– Перед завтрашним представлением костюм будет как новый, – пообещала она, пока Мистангет прихлебывала кофе, а ее бледное лицо постепенно оживлялось.

– Ева, ты просто чудо. Жаль, что я плохо думала о тебе. Ну вот, я сказала это, – пробормотала Мистангет, и в этот момент дверь гримерной распахнулась.

Окутанная клубами сигарного дыма, группа молодых темноволосых молодых людей вошла в комнату вместе с дородным седым Жозефом Оллером, сжимавшим сигару в зубах. Хотя визит владельца заведения после представления был событием предсказуемым, сегодня вечером девушки были особенно взволнованы. Ева и Сильветта отступили назад, когда Мистангет поднялась с дивана. Длинное тяжелое кимоно волнистыми складками ниспадало вокруг нее, не скрывая волнующие изгибы ее фигуры.

– Я пригласил нескольких джентльменов, которых хотел познакомить с вами. Мистангет, позвольте представить известного поэта Гийома Аполлинера, его друга Рамона Пишо и нашу сегодняшнюю знаменитость, художника Пабло Пикассо.

Ева вздрогнула от удивления, когда увидела художника. Она стояла в задней части гримерки, и ее не было видно из-за груды костюмов, туфель и шляп. Тем не менее она затрепетала и протянула руки назад, опершись на гримерный столик. Момент был слишком неподходящим, чтобы изображать беспомощность.

Пикассо был таким же привлекательным, и в сочном желтом свете газовых ламп он казался еще более экзотичным, с большими угольно-черными глазами и загадочной полуулыбкой.

В отличие от их прошлой встречи, сегодня вечером Пикассо выглядел совершенно уверенным в себе знаменитым художником. На нем были отутюженные черные брюки, черный свитер, плотно облегавший его широкую грудь и спину, и начищенные черные туфли. Непокорная прядь волос, падавшая на лоб, была единственным фрагментом, подчеркивающим его темперамент и непредсказуемость.

– Очень приятно, мсье Пикассо, – игриво произнесла Мистангет.

Когда она протянула ему тонкую руку, широкий рукав кимоно скользнул вниз, обнажив изящное бледное предплечье. Ева не верила, что человек имеет право быть таким красивым.

– Что за ерунду вы носите? – с преувеличенным раздражением поинтересовался Оллер. – Нельзя принимать гостей в ночном халате. Мсье Пикассо, мсье Аполлинер, мсье Пишо, примите мои извинения. Очевидно, наша звезда…

– Я подгоняла для нее новый сценический костюм, – выпалила Ева, услышав свой голос как будто со стороны, как будто это говорил другой человек.

Пока Оллер хмуро смотрел на нее, в комнате повисла зловещая тишина.