Владимир Высоцкий. Жизнь после смерти - Виктор Бакин Страница 13

Если я даю это интервью и если я вообще общаюсь по этому поводу, я это делаю только потому, что это делается для западного зрителя, для которого, возможно, еще не пришло время проститься с живым Высоцким. В этой стране, мне кажется, надо замолчать. Это самое лучшее, что можно сделать в память о Владимире Высоцком. И тогда, сквозь это молчание, станет слышен его голос. Потому что сейчас его голос, каким бы он ни был громким, какие бы прекрасные слова он ни произносил и пел… этот голос не слышен в том гвалте, который поднят вокруг этого имени.

Не надо его хвалить, не надо цитировать его песни. Он достаточно хорошо их пел сам, играл хорошо. Конечно, нужно издавать книги, издавать песни, конечно, нужно показывать фильмы. Но есть какая-то грань, которую нельзя переходить, после которой человек из действительно всенародно любимого и популярного превращается в пустое сочетание звуков для тех, кто не помнит его живым».

Призывая не цитировать песни Высоцкого, трудно самому удержаться. В конце 2002 года Аркадий привез в Израиль новый фильм «Письма к Эльзе», снятый по его сценарию Игорем Масленниковым. В финале фильма звучит песня на стихи Высоцкого «Живу я в лучшем из миров…».

Согласна со старшим сыном и Л. Абрамова: «Про него не надо много знать, не надо много информации. Нужно слышать его голос, прежде всего…»

Мнение Аркадия можно оспорить, но и через 15 лет он его не изменит, предлагая новую отсрочку для откровенного разговора об отце: «Надо обождать. Может быть, даже еще лет десять… Мы уже понимаем, что он не остался в той эпохе, в которой жил. И чем дальше, тем больше все то, что связано с именем Высоцкого, будет очищаться от этой шелухи и шлака, которых сейчас – хоть отбавляй. Очень много интерпретаций, вранья… Порой это становится оскорбительным для памяти Высоцкого. Его ведь нет, чтобы ответить на все эти гадости…»

Надо отдать должное Аркадию – он по мере сил выдерживает линию умолчания. Зато у его мамы морально-этический раздрай: «Надо по возможности говорить правду… Страшно хочется правды, но тормоза есть у всех. И у меня тоже. Кто-то кого-то или чего-то боится… Я, например, боюсь Нину Максимовну. И боюсь именно правду сказать или написать, потому что боюсь ее задеть или обидеть».

А в другом интервью она уже никого не боится: «Чем больше мы узнаем правды – пусть самой горькой, – тем скорее поймем, что никакая правда не может бросить тень ни на Володю, ни на нас…»

Есть интересная сравнительная характеристика характеров Аркадия и Никиты, высказанная однажды в интервью Лидией Сарновой: «И я вам честно скажу, что Аркашу люблю больше, чем Никиту. Потому что он теплый человек, добрый, близкий мне по духу… Никита сухой. И Женечка тоже всегда говорила об этом. Аркадий вспыльчивый, Аркадий неуемный, но лучше быть таким, чем держать все в себе…»

В 42 года Высоцкий не увидел своих детей взрослыми, состоявшимися людьми и, конечно же, не увидел внуков. У Аркадия пятеро детей: Владимир, Наталья, Никита, Михаил и Машенька. Дочь Наташа (Наама) окончила университет в США, там вышла замуж за ортодоксального еврея Шломо Теплицкого, занималась переводами текстов деда на английский язык. Третья жена Аркадия работает в Москве референтом-переводчиком. Сын Владимир любит музыку, Никита увлекается историей, 12 января 2003 года родился третий сын, а Маше в 2005 году исполнился один год.

Старший сын Никиты – Семен – учился на юридическом факультете, но мечтает стать театральным режиссером. Живет в Киеве со своей мамой. Дети повторяют судьбу родителей. Отец Никиты разошелся с Людмилой Абрамовой, когда Никите было четыре года. В такой же ситуации оказался и Никита, когда его сыну Семену было неполных шесть лет. Он периодически с ним встречается, что-то ему дарит, поздравляет с праздниками… Так же вел себя по отношению к своим детям В. Высоцкий.

В 1988 году у Никиты во втором браке родился сын – Даниил. С 2007 года он студент Института стран Азии и Африки, изучает китайский язык.

И еще… Из интервью Никиты Высоцкого: «…Когда он умер, все говорили, что мы не отдали ему то, что должны были отдать. Может быть, какой-то детский звонок, детское внимание, слово хорошее было бы полезнее, чем какие-то медицинские меры… Мы очень много ему недодали…

Первые дни я ходил молча, и мне казалось, что это никогда не закончится. И только потом меня пробило на слезы. Когда очухался, первым ощущением было не только то, что я больше не увижу отца, а то, что ушло из жизни что-то такое, что надо было ловить каждое мгновение. Понял, каким я был балбесом и не ценил того, кто был рядом».