Сирена - Михаил Волконский Страница 13

В рамке бархатной драпировки, которую, раздвинув, приподнял и, почтительно склонясь, держал управляющий, показалась женщина удивительная, прекрасная, величественная. Варгин в первую минуту подумал, что перед ним чудное видение, а не живая, простая смертная. Впрочем, если даже она не была видением, то и не могла быть обыкновенной смертной. Такого стана, такого лица, улыбки и таких глаз у обыкновенных людей не бывает.

– Да что ж это такое, что ж это такое, наконец! – вслух шептал Варгин, глядя, совсем обезумев, на женщину.

Она не была похожа на всех, даже самых красивых женщин, виденных Варгиным когда-либо до сих пор. Большинство пудрило волосы, отступив от старинной моды белых париков, но не расставшись с нею окончательно; у этой волосы были рыжие, ярко огненные и, вместо того чтобы быть поднятыми, ниспадали волнистыми локонами. Черные, прямые, строгие брови и черные же, как вишни, большие глаза не соответствовали цвету волос, но как бы именно вследствие этого еще более поражали и притягивали к себе. Лицо нежно-белое, оттененное румянцем, дышало энергией. Черты его, правильные, определенные, были классически красивы. Одета она была в платье тоже совсем особого покроя, подходящее больше к одеянию богинь, изображаемых на Олимпе: какая-то легкая пурпуровая материя лежала воздушными, причудливо изломанными складками.

Варгин был не только по своему ремеслу, но и по своей природе истинный художник, способный на быстрое, как вспышка пороха, увлечение. Ему, бывало, случалось любоваться до самозабвения красотой вечерней зари, восходом солнца, синевою дали, он чувствовал прелесть ясного звездного неба и всего прекрасного, что есть в мире, и мог и умел наслаждаться созерцанием этого прекрасного.

Теперь, при виде красавицы леди, он пришел в такой восторг, что, не зная, чем и как выразить его перед нею, опустился вдруг на колени. Ноги сами собой подогнулись у него. Он не соображал уже, что делает. Управляющий что-то говорил ему, и хотя произносил русские слова, – Варгин не понимал их. Он видел только ее, леди, перед собою, и только она занимала его.

– Скажите ей, – заговорил он, – скажите ей, что я – художник и преклоняюсь перед красотой, потому что такой красоты не видел никогда и умилен и восхищен ею... Так и скажите ей.

Ни управляющий, ни сама леди не ожидали такой выходки со стороны Варгана. Она улыбнулась, когда управляющий перевел слова художника, и сказала что-то. Но Варгин не слышал и не видел ничего.

– Скажите ей, – продолжал он словно в исступлении, – что я не видел существа лучше ее, что она... что она лучше всех, кого я видел, и даже в грезах я не видел такой.

Ему хотелось быть в эту минуту необыкновенно красноречивым, и он воображал, что ему удается это вполне и что говорит он вещи удивительно новые, такие, каких никто еще не говорил.

Он желал дойти до полного пафоса торжественного восторга и совершить что-нибудь из ряда вон выходящее. Ему казалось, что он теперь, по крайней мере, великан, поддерживающий землю, Геркулес, совершающий нечеловеческий подвиг, богатырь, побивающий вражеские полчища, – словом, он чувствовал в себе подъем духа, свойственный, по его мнению, героям, и хотел поступать по-геройски.

Но на деле из этого вышло лишь то, что он постоял на коленях в положении довольно глупом, наговорил околесицы и в конце концов, не совершив ничего выдающегося, исполнил лишь поручение, с которым явился на яхту, то есть отдал документы и план.

Однако, как все это произошло, Варгин последовательно не помнил и глупого своего положения не осознал. Леди, ее яхта, сказочная и невиданная обстановка каюты и даже одетый по последней парижской моде управляющий – все промелькнуло у него, как сон, как видение.

Очнулся он и пришел в себя лишь после того, как спустился уже с трапа яхты в свой ялик и отплыл довольно далеко вверх по Неве.

«Что же это такое было? – спрашивал он себя. – Неужели она – такая же женщина, как и остальные? Какая красота, какая красота!» – мысленно повторял он, закрывал глаза и старался вызвать перед собой образ поразившей его леди.

– Куда везти-то? – спросил лодочник, с усилием тяжело отгибаясь назад и выгребая веслами.

Против течения теперь плыть было гораздо труднее.

– Куда везти? – повторил Варгин, не сразу сообразив, что хотят от него. – Причаливай у Английской набережной! – приказал он, когда до его сознания дошло то, о чем его спрашивали.

От Английской набережной было рукой подать к почтамту, откуда отходили дилижансы, и Варгину пришла в голову та же мысль, что и Киршу: вернуться в придорожный трактир в дилижансе.