Терновый венец Екатерины Медичи - Неля Гульчук Страница 13

Екатерине же папа приказал без промедления покинуть Рим, отправиться во Флоренцию и готовиться к предстоящей свадьбе, которая состоится сразу же после окончательного согласования условий брачного договора.

И Ипполито, и Екатерине пришлось покориться воле святого отца.

После разговора с папой Екатерину не покидала мысль, что самая большая опасность в жизни – это родиться на свет. После рождения начинается игра, где все предопределено. И главное не быть пешкой в этой игре, научиться выжидать, делать все, чтобы дождаться своего звездного часа, а затем самой диктовать условия игры.

В тот день Екатерина нашла Ипполито в библиотеке за чтением старинного манускрипта – так он пытался отогнать от себя чувство тоски и потери. Она не подошла к нему, а опустилась в жесткое кресло, прижала руки к груди, чтобы унять волнение, не позволявшее ей ясно мыслить.

Наконец глухо произнесла:

– Его Святейшество не изменил решение. Мне было очень больно узнать об этом.

Он молчал и смотрел на Екатерину. Она протянула руки к камину, чтобы согреться.

– И когда свадьба?

– Не скоро. В конце года.

– Значит больше, чем через полгода?

Она опустила глаза.

– Да, но Его Святейшество завтра отсылает меня во Флоренцию.

После недолгого молчания, словно ища ответа, она посмотрела ему в глаза.

– А вдруг принц Генрих Орлеанский не полюбит меня?

На глазах ее блестели слезы. Он хотел взять ее за руку, чтобы успокоить, но сдержал свой порыв и молчал. Ей было нестерпимо больно, что ее вынуждают расстаться с Ипполито, преданным, любящим и красивым. Но выбора ни у нее, ни у него не было, приходилось покориться воле сильнейших.

Она резко поднялась. Ее желанием было броситься к нему, и мысленно она это сделала. Но эти мысли вылились в слова.

– Я сделаю то, что должна и обязана сделать. Прощай.

Повернулась и ушла.

Расставшись с Ипполито, она словно потеряла часть своей души, стремящейся делать добро.

Она приехала в Рим ребенком, а вернулась во Флоренцию повзрослевшей девушкой.

Готовясь к свадьбе с сыном французского короля, Екатерина часто вспоминала Ипполито, и эти воспоминания согревали душу.

Теперь Флоренцией правил Алессандро. Он устанавливал свои законы и следил за их исполнением. Алессандро не останавливался ни перед чем: он убивал среди дня своих противников, уничтожал в городе последние признаки свободы, совращал и насиловал девушек и быстро привел город в состояние анархии.

Флорентийцы ненавидели Алессандро и при первой же возможности были готовы его свергнуть, но сильная армия папы охраняла своего ставленника. Флоренция постепенно превращалась в покорный город. Флоренции поры первых Медичей уже не существовало. Флорентийцы ходили по улицам с опущенными головами. Правление Алессандро после бесконечных войн и поражений явилось как бы последним ударом по городу.

Во дворце Медичи царил гнетущий мрак. Алессандро хотя и был вежлив с Екатериной, но вел себя так, словно она обязана ему всем. Ощущение сиротливости от его присутствия во дворце только усиливалось.

– Ну вот, – вздохнула Екатерина, оторвавшись от воспоминаний, – в трудную для Флоренции минуту я должна ее покинуть. И все по воле Его Святейшества. Но я навсегда останусь флорентийкой, не итальянкой, а именно флорентийкой. Я всегда буду любить мою родную Флоренцию, потому что я – Медичи.

Она зашла в кабинет прадеда. Кругом стояли шкафы с книгами, статуи, вазы из яшмы и сардоникса, миниатюрный бюст Платона, две картины Мазаччо. Во времена Лоренцо Великолепного Флоренция была совершенно другой. Искусство для ее прадеда было столь же важным в жизни, как и его флотилии, плавающие по всем морям мира, как его банки, опутавшие, словно сеть, всю Европу, как оценивающиеся в миллионы золотых флоринов товары Флоренции – шерсть, оливковое масло и вино, – которые обменивались на экзотические благовония, пряности и шелка Востока. Здесь, в этом дворце, собирались ученые, поэты и художники. Полициано и Пико делла Мирандола, Боттичелли и Гирландайо, Вероккьо и Микеланджело.

Платоновская академия, основанная Марсилио Фичино, стала интеллектуальным центром Европы. Лоренцо Великолепный начертал на своем знамени слово «ГУМАНИЗМ». Он стремился вернуть человеку право ощущать себя как личность, а не быть рабом, закованным в цепи.

Теперь здесь все было по-другому: ученые, поэты и художники уже не приходили во дворец, их заменили шуты и молодые гуляки, приятели Алессандро. Дух Лоренцо Великолепного угасал во дворце и городе.

Екатерина вышла на открытую лоджию.

Осенние дни стояли еще совсем теплые. Полная луна освещала город. Мерцали острые верхушки церквей Санта-Кроче и Санта-Мария Новелла, легко узнавалось громадное здание Синьории, поблескивал красный купол кафедрального собора и белый купол баптистерия. И всю эту красоту охраняла городская стена, усеянная множеством смотровых башенок и сторожевых башен.

Четырнадцатилетняя Екатерина Медичи прощалась с Флоренцией и уезжала во Францию, чтобы навсегда связать свою судьбу со страной, которая, как она знала, принесла немало бед Италии. При крещении ее нарекли тремя именами: Екатериной, любимым именем в роду Медичи, Марией в честь Богородицы и Ромулой – наследникам знатных родов давали имя одного из основателей Рима. Обрывались последние нити, которые связывали ее с родиной. Сможет ли она когда-нибудь их снова восстановить? Единственное, что утешало ее, это отзывы о французском короле. Его называли самым гуманным и просвещенным монархом, сравнивали с ее великим прадедом.

И вот наступил момент расставания. Вместе с Екатериной уезжали двенадцать знатных дам и четыре пажа, состоящие у нее на службе. Охрана из швейцарцев должна была проводить почетный кортеж до Марселя.

Екатерина сердечно попрощалась со всеми домочадцами.

Алессандро на прощание крепко обнял ее.

– Я верю, Екатерина, что мы еще встретимся.

До выезда из города, прежде чем пересесть в карету, она решила ехать верхом на рыжем иноходце.

Конюший помог Екатерине поставить ногу в стремя и подсадил в седло.

И в этот момент расставания она услышала утренний звон колоколов. Эти звуки родного города, который Алессандро хотел поставить на колени, говорили ей «Прощай!»