Последний день СССР. Свидетельство очевидца - Андрей Грачёв Страница 13

Недаром львиную долю политических заключенных ГУЛАГа, по свидетельству Солженицына, составляли «буржуазные националисты», представлявшие практически весь многонациональный состав СССР. Очаги сепаратистских настроений, рассеянные по периферии союзного государства (главным образом на последних присоединенных к Союзу территориях Прибалтики и Западной Украины), находились под двойным контролем центрального репрессивного аппарата и местных номенклатур.

Понятно, что модель «Союза по понятиям» не могла быть устойчивой и продолжала существовать лишь постольку, поскольку центр гарантировал, во-первых, свою роль щедрого (и единственного) донора, во-вторых, эффективного и сурового надзирателя за соблюдением союзной дисциплины. Очевидно, что рано или поздно эта практически последняя мировая империя должна была последовать примеру подобных же исторических мастодонтов, обреченных на вымирание.

Приход Горбачева и политика гласности всколыхнули в этой многонациональной вселенной почти забытые надежды. После того как с началом перестройки политические структуры и властные механизмы единого государства вступили в период «турбулентности» с неясным возможным исходом, вся конструкция Союза стала терять устойчивость. Прежняя советская модель должна была столкнуться с заложенным в ней изначально противоречием между формально декларируемыми принципами и реальной практикой их осуществления.

Открытие болезненных страниц прошлого и осуждение сталинских преступлений ставили в повестку дня не только вопрос о реабилитации жертв, но и об исправлении государственных ошибок и преступлений. На местах активизировались разнородные оппозиционные силы, намеренные воспользоваться ослаблением диктата центральной власти и обещаниями «радикальных перемен», доносившимися из Москвы и транслируемыми на всю страну по телевидению.

Отдавая себе отчет в сложности реформы союзного государства, Горбачев всячески старался отодвинуть ее в самый конец списка своих приоритетов, надеясь, что продвижение перестройки поможет найти решение застарелых проблем. Он понимал, что добавлять эту тему в перегруженный график реформ означало открыть «ящик Пандоры».

Одновременно, как подлинный Homo soveticus, он продолжал верить, что наиболее острые национальные проблемы, унаследованные Советским Союзом от царской империи, были во многом разрешены или смягчены в рамках «советской семьи народов» на основе интернационализма коммунистической идеологии.

Казалось бы, представленные в ближайшем окружении Горбачева такие видные «нерусские» советники, как, например, грузин Шеварднадзе и армянин Шахназаров, родившийся в Баку, должны были быть чувствительны к деликатному характеру национального вопроса в СССР, но даже они считали его в целом разрешенным. Когда Горбачев предложил Шеварднадзе занять пост министра иностранных дел после Громыко и тот спросил, не вызовет ли назначение грузина вопросов у членов Политбюро, Горбачев ответил: «Для всех нас ты, прежде всего, советский человек».

Все оказалось не так просто. История догнала Российскую империю, несмотря на отсрочку, которую ей подарила советская власть. СССР, разумеется, не был «тюрьмой народов», но и он не смог пережить попытку Горбачева спасти его с помощью реформы.

Задача Горбачева по сохранению единого государства осложнялась сразу несколькими факторами. Помимо национализма классического, разъедающего все империи и многонациональные государства и отражающего обиды и требования угнетенных меньшинств и народов, ему пришлось столкнуться с национализмом «номенклатур».

Его политические партнеры в разных республиках раньше его самого осознали, каким могущественным инструментом в политической борьбе против центра может стать национальная идея (особенно когда терпит крах заменявшая ее идеология и ослабляется страх перед репрессиями). Удельные республиканские «князья», все бывшие члены Политбюро, обратились к национальным лозунгам для того, чтобы выставить заслоны против перестройки, грозившей оставить их один на один с собственными обществами.

Один из первых сигналов, свидетельствовавших о сложности проблемы, был послан Горбачеву из Алма-Аты уже в 1986 году, когда он решил заменить одного из «зубров» Брежневской эпохи, члена Политбюро, первого секретаря Компартии Казахстана казаха Кунаева более молодым русским партийным аппаратчиком Колбиным.

Это решение дало повод лидерам местных политических кланов, не желавшим расставаться с властью, вывести на улицы казахской столицы тысячи протестующих против назначения «варяга» молодых демонстрантов, спровоцировав один из первых национальных кризисов перестройки, приведших к кровопролитию. Горбачев поначалу отдал распоряжение применить против демонстрантов силу, но затем благоразумно отступил и снял своего кандидата.

События в Алма-Ате открыли новый политический фронт, к которому Горбачев был явно не готов. Для него реформа многонационального государства могла подождать, пока не будут разрешены главные задачи политической трансформации всей системы. Однако совсем не так думали лидеры националистических движений, не хотевшие упустить «шанса Горбачева», поскольку они не знали, сколько времени на него будет отведено.

Когда полный благих намерений Горбачев не только декларировал, но и подтвердил своими действиями отказ от использования силы как инструмента национальной политики, то оказался застигнут врасплох. Вместо благодарности со стороны национальных элит он столкнулся с их нетерпеливым желанием использовать этот шанс для самоутверждения и сведения застарелых счетов с соседями, не заботясь о судьбе общего государства.

За казахским кризисом вспыхнул Нагорный Карабах в Азербайджане, за ним последовали Узбекистан, Грузия, Армения, Молдавия, балтийские республики. Для некоторых народов, таких как крымские татары, чеченцы, ингуши, карачаевцы, калмыки, волжские немцы, речь шла о признании несправедливости и преступлений по отношению к ним, совершенных сталинским режимом, когда в годы войны десятки тысяч людей, включая женщин, детей и стариков, поголовно обвиненных в сотрудничестве с нацистами, были высланы в Сибирь и степи Средней Азии.

Для армян Нагорного Карабаха это была возможность потребовать воссоединения с родной Арменией, от которой они были отделены произвольными решениями большевистской власти. Для осетинцев и абхазов в Грузии – повод добиваться культурной и религиозной автономии, на которую покушались республиканские власти.

Республики Прибалтики напоминали, что они не смирились с насильственным включением в состав Советского Союза на основе пакта, заключенного Сталиным и Гитлером в 1939 году. Не желая «аншлюса» с Румынией, восстало прорусское молдавское Приднестровье.

У Горбачева не было оснований обвинять в провоцировании центробежных тенденций внутри Союза только «безответственных» лидеров националистов. Он сам подложил взрывчатку под опоры централизованного государства, предприняв тотальную ревизию идеологической догмы, заложенной в основу большевистского государства.

После того как перестройка взломала официальный панцирь коммунистического интернационализма, которым оно было стянуто, возникший идеологический вакуум немедленно заполнился возвращением религий и национального фундаментализма. Прав оказался один из интеллектуальных вождей польской «Солидарности» Адам Михник, когда, переиначив ленинскую формулу, сказал: «Национализм – это высшая стадия коммунизма».