Свидетель века. Бен Ференц – защитник мира и последний живой участник Нюрнбергских процессов - Филипп Гут Страница 13

Если бы эти дела можно было довести до суда, Ференц был бы абсолютно удовлетворен. Но средства и возможности военной юстиции в судебном преследовании военных преступников были ограничены. Оставалось ждать, что когда-нибудь справедливость восторжествует. Ференц опасался, что главные преступники уйдут от наказания. Пока было неясно, как союзники собираются решать проблему военных преступлений. Ференц писал: «В настоящее время идея заключается в том, что каждое государство Объединенных Наций – имеются в виду страны, объединенные в борьбе против держав «оси», – должно вести дела, касающиеся своих граждан». Все это было правильно, однако не было никакой правовой базы на тот случай, если преступление совершено лицами нескольких разных национальности. Под эту категорию попадали преступления немцев («убийства миллионов евреев»), преступления по отношению к людям разных национальностей («пытки и убийства узников больших концентрационных лагерей») и «международные преступления немецких политических лидеров и крупных корпораций, финансировавших и сделавших возможными» эти преступления. Все они подпадали под юрисдикцию международного суда, но «дорогой Госдепартамент США», как всегда, был против. «В итоге мы будем валять дурака с кучкой нацистских садистов, а настоящие преступники, ответственные за злодеяния, могут улизнуть», – сокрушался Бен. Он говорил, что под плащом военной тайны спрятан «лабиринт невежества», и, качая головой, добавлял на французском: «La vie est drole, n’est-ce pas?» – «Жизнь все же странная штука». С тяжелым сердцем он продолжал заполнять армейские формуляры.

В письме Бен не выбирал выражения и резко раскритиковал позицию начальства. Благодаря обучению у профессора Глюка и собственным расследованиям сержант Ференц был на несколько шагов впереди своего военного начальства. В письме от 28 февраля 1945 года он рассказывал Гертруде о том, что необходим наднациональный суд – и позже это было реализовано в Нюрнберге Международным военным трибуналом и американскими последующими трибуналами. Бен не был одинок, другие юристы были согласны с ним, но, к сожалению, не они принимали решения. В его письмах упоминались недавние события в Комиссии Объединенных Наций по расследованию военных преступлений, учрежденной 20 октября 1943 года. Комиссия начала работу в январе 1944 года и должна была определить основные принципы обращения с военными преступниками держав «оси». Между членами Комиссии и представителями отдельных стран возникли разногласия. 31 января 1945 года американец Герберт К. Пелл и его британский коллега в знак протеста вышли из состава комиссии. Посол Пелл был страстным сторонником создания международного уголовного суда, который мог бы наказывать за преступления против человечества. В то время он тщетно боролся за поддержку Госдепартамента США и президента. Но его позиция, которую разделял и Бен, впоследствии победила. В начале апреля делегация Конгресса из Вашингтона посетила военно-юридическую секцию юридического отдела 3-й армии, которая уже продвинулась в глубь немецкой территории, чтобы на месте составить представление о положении дел. Бен только что вернулся с расследования, и его вызвали с докладом. «Сенаторы и члены Палаты представителей были скептичны, но впечатлены, и на следующий день два моих полковника засыпали меня похвалами». Но к чему приторные слова, если на деле ничего не сдвинулось с места?

В письмах Гертруде он неоднократно критиковал неэффективность бюрократических процедур. Он сообщил начальству, что его больше не интересует офисная работа. «Мои выезды на места намного интереснее, и справедливость там можно восстановить эффективнее и быстрее, безо всей этой волокиты и чепухи», – объяснял Бен. После вновь обретенной свободы он тяготился рутинными обязанностями. «Отправившись в самостоятельное путешествие по стране, увидев и сделав самое интересное, что можно увидеть и сделать сегодня в Европе, я не буду счастлив, пока дни напролет сижу за письменным столом». В то же время он тосковал по своей девушке, которая осталась в далеком Нью-Йорке. «Жить здесь и сейчас – это фантастика, но я знаю место, где я хотел бы оказаться еще сильнее», – признавался он Гертруде. Бена угнетало одиночество, и он думал, что смена обстановки ему поможет. В конце февраля Бен признался: «Это было как выстрел в колено. Юридическая работа оказалась замечательным допингом, но его действие ослабевает, и старые симптомы появляются снова. Моя болезнь заключается в разлуке с тобой, и от нее есть только одно лекарство».

Так нетерпение овладевало им вдвойне: с одной стороны, оно тянуло его домой, с другой – он хотел наконец увидеть прогресс. «Более двух лет я отдавал всего себя во имя всеобщей свободы, а теперь пришло время для моей собственной». Он снова почувствует себя свободным только тогда, когда воссоединится с Гертрудой, писал он 4 апреля. За день до этого он сообщил: «Здесь еще надолго хватит работы с военными преступлениями, но я не в этом хочу участвовать». Бен называл происходящее «насмешкой» с юридической точки зрения и «одним из наших величайших послевоенных фарсов». Он писал: «У нас есть доказательства миллионов убийств, но еще ни один человек не был осужден».