Щит и вера - Галина Пономарёва Страница 13

– Матрёна, – обратился он к жене, которая суетилась с ухватом возле печи. – Гринька опять к Дарке Червонной умыкнул? Шаляй-валяй парень растёт. Весь, дьявол, в деда. Тот тоже свой век только книги святые читал, старух забавлял да детишек грамоте учил, тем и жил. Если бы не тятенька, так всё нажитое спустил бы. И Гриньку сызмальства к этим забавам привадил, теперь и не лежит у него душа к хозяйству. Да и то правда, – больше размышляя с собой, чем ожидая ответа от жены, продолжал Самсон Дмитриевич, – нет, не будет из Гриньки хозяина. Вот братья его – Калина и Анисим – те всегда при деле. Да жёнок нашли путных. А этот и здеся отличился. Дарка-то, росиюха безродная, босячка. Матрёна, отвадила ты бы его от девки этой, позор на всю семью. Твой ведь любимец!

– Да уймись ты, Самсон, чего это ты всё бурчишь на Гришеньку? Хлопец добрый, работящий и сам не дурён. Дарка к себе любого не подпустит, не смотри, что голь. Многие не только луговские парни убиваются за ней. Зазря не хай девку. Что того, что безродная, у неё любая работа горит, – продолжала Матрёна. – Я б хотела такую сноху. Анисим вот засобирался жениться на Евдокии Зулиной, а у меня душа неспокойная. Живут как баре: работников полон двор! Ой, замахнулся… не пара. Так ведь и не придётся свадебку играть. Ой, сыночка ты мой, сыночка, – запричитала Матрёна надорванным голосом, почти шепча приговоры и не замечая слёз.

– Ну вот, опять завыла, баба-дура! – прервал Самсон. – Как бы не так, Гришка в солдаты пойдёт! Я уже в волость съездил, справки кой-какие изладил, конечно, дать пришлось, теперь всё уже сделано. Григорию послезавтрева не 18 исполнится, а 21 годок. Подписал я ему три годка. Так что будем к свадьбе готовиться.

Говоря всё это, Самсон Дмитриевич смотрел куда-то в сторону своими стальными колючими глазами. Сколько годочков ему отстучало, пожалуй, и не определишь.

Матрёна, услышав такую весть, замерла, вскрикнула и помутневшим взором окинула хозяина. Тот, видимо, боясь «бабьего визга», как он говаривал, «слюней», продолжал:

– Всё, всё, этот вопрос решённый. Григорий – ломоть отрезанный. Ничего, что возрастом не подошёл, да он выше и здоровее Аниськи. Никто не подумает, что я их возрастом в справках поменял. Нелегко, конечно, шесть годов лямку казённую тянуть, но ничего тут не попишешь. На сём закончим разговор.

Долго Матрёна Никитична лежала у образа, молила Господа за младшего сына.

* * *

Быстро стало смеркаться. Григорий спешил за село, там уговорились с Дашенькой Червонной встретиться.

«Вот ведь какая, – размышлял радостно Гринька, – сколько с вечёрок хотел проводить, всё не позволяла, а тут сама свиданку назначила. Ну что ты будешь с ней делать?»

Снег поскрипывал гулко в вечерней тишине. Вот и гумно… Она…

– Даша, Дашенька, здравствуй, ягодка! Как я рад, что позвала, что пришла уже. Я думал, приду раньше тебя, а ты и тут меня опередила.

Гринька от смущенья первого свиданья и радости не знал, что и говорить, душа у него то ли ликовала, то ли плакала, парила где-то. Он повернул к себе девушку, стоящую к нему спиной.

– Ты что, ягодка моя, плачешь? Кто смел обидеть тебя, горлица моя, или несчастье какое обрушилось?

И тут та, к которой он так стремился, обвила ему шею своими гибкими руками и громко, по-бабьи, застонала, а по лицу заструились жгучие ручейки.

– Ой, Гришенька, ты мой красавец, желанный, любимый мой. Горе-то какое, Господи! Как же я жить буду без тебя, сокол ты мой? Что же делать теперь мы с тобой будем? Да где же она, справедливость Господня? Я ведь весь век без тяти и без мамы в работницах у своего дядьки. А тут ты, радость моя, счастье моё, сокол мой ненаглядный! Руки на себя наложу, не вынесу разлуки!

Уткнувшись в Гринькино плечо, видимо, задохнувшись от морозного воздуха и своих причетов, она замолчала. Он несмелой рукой притянул её к себе, почувствовав гибкую девичью талию, и, поглаживая по голове из-за сбившейся шали, стал уговаривать Дашу:

– Что ты, Дарунь, что ж такое случилось со мной? Что ж ты меня оплакиваешь, как покойника? Первый раз мы тут с тобой от всех видимся, голубица моя, а ты так напричётываешь!

– Гринь, а ты что, неужели не знаешь? – со вздохом вырвалось у девушки.

– Про что знать-то я должен? – ничего не понимая, ответил Гринька.

– Как про что? – всхлипывая, но тихо-тихо, не шевелясь, продолжала Даша. – Что тятенька твой годов тебе подписал, вместо Анисима вашего в новобранцы пойдёшь.

– Да что ты, Дарунь, откуда ты это взяла? Горе у нас большое. Анисим жениться надумал, а тут рекрут пал на нашу семью. Тятенька с матушкой печалятся шибко. Анисим у нас мастеровой!

– Так я про что и говорю, – перебила Даша, – поэтому тятя твой и поменял ваши метрики. Теперь ты – средний, а он – младший сын в семье, стало быть, тебе и службину солдатскую нести.

– Ну что ты, птица моя, кто тебе это сказал? Какой недобрый человек? Не верю я этому! – растерялся Гриша.

– Дядька мой и сказал. На прошлой неделе, как пришли рекрутские сказки, тятя твой, Самсоний Дмитриевич, приходил к нему покалякать. Дяденька Самсон больно сокрушался, что черёд пал на вашего Анисима, а мой и посоветовал поменять ваши метрики. А сегодня и говорит, чтобы я тебя выкинула из головы, так как Самсон Зыков сделал по его совету в волости. Неужто батька тебе не сказывал?

– Да как же так? – словно опешил Гринька. – Как же любовь наша? Пойдём, Даруня, к тятеньке, кинемся в ноги, пусть благословит нас. Нет, не можно так делать! Правда, тятя всегда на меня ворчит, всё братьями поучает. Но чтобы так… Быть этого не может. Это дядька твой Фалей зла нам желает, вот и наговорил.

– Да нет же, Гринечка, правда всё это. Правда.

– Правда, говоришь? Пойдём к тяте, там всё и выясним, – потянул за руку Дарью Григорий.

– Нет, Гриня, нет, ненаглядный мой, не пойду я. Могу ли я, никто, лезть в вашу семью! Отец твой и так в мою сторону не глядит даже. Да и то, разве я тебе пара? Разумом понимаю, а сердцем не совладаю! Ты ведь совсем не такой, как наши парни! Я видела, как ты книги читаешь. Старики за них тебя уважают, за грамотность твою. Добрый ты, ласковый, душа моя и поборола разум. Гришенька, не судьба, видно. Вот и встретились, чтобы уж расстаться навсегда.

* * *

Как сквозь сон помнил Гриша клятвы ждать, молитвы деда и благословенье на службу отца, прощанье с матушкой и братьями. Гриша не винил отца за содеянное, и Анисим тут ни при чём. Но обида на тятю, что не сказал, не упредил, осталась. И боль, тоска: Дашенька, Дарунька, как же так, Господи, как же так?

Из Лугового в новобранцы попали Григорий Зыков и Степан Вёрстов. Даже на свадьбе у Анисима не побывал. Всё как в тумане. Очнулся уже далеко от родной стороны.

* * *

С полгода продержали новобранцев в Барнауле. Но Гринька так и не пришёл в себя. Всё как будто сон продолжался, смотрел на суету вокруг, на многочисленные казарменные нары, и всё как со стороны, вроде и не он это вовсе, сон, туман. Потом ехали долго-долго в душных солдатских теплушках куда-то на восток. Даже когда Степан ему объяснял про весточку домой, ничего не понял. Песни только, длинные, протяжные, словно без конца, слушал и слушал, только они ему говорили о той тоске, которая на него навалилась.