Тайны Афганистана - Марсель Хассин Страница 12

В этой главе мы коротко рассмотрим суфийскую традицию, очень важную для истории Афганистана и к тому же оказавшую значительное влияние на развитие эзотерических учений на Западе, поскольку в рамках этой традиции были разработаны интересные техники психологических упражнений, направленных на внутренний рост и развитие человека. Эта глава необходима, чтобы понять, откуда произошли многие идеи о братстве Сарман, Семи Башнях Сатаны, масонской секте Павлина, Высших Неизвестных и прочие темы, затронутые Гурджиевым и столь сильно интересовавшие руководителей Третьего Рейха.

Сначала необходимо задать вопрос, что представляет собой суфизм. Возможно, суфий ограничится словами, что суфизм — это следование традиции и что традиция — это воспоминание, которое теряется во времени. Несомненно, суфизм возник как внутреннее течение ислама, не лишенное пантеистских и анимистских корней, связывающих его с шаманами Азии. Суфизм дает человеку эзотерическое знание, которого не может ему дать уже установившаяся религия, и превращается в традицию, которая не является ни культом, ни религией: это практическая философия, основанная и на испытанных, и на лишь намеченных техниках. Несомненно, суфизм нельзя назвать сектой или системой догм. Суфизм не является сектой в том смысле, в котором мы привыкли понимать это слово, то есть чем-то деструктивным, связанным с манипулированием человеческим разумом. Если признать его сектой в религиозном смысле, особенно с точки зрения ислама, поскольку суфизм вышел именно из этой религии, то здесь мы столкнемся с не меньшей трудностью, поскольку сунниты и шииты также взаимно обвиняют друг друга в сектантстве, а для католиков-интегристов сектантами являются протестанты.

Суфийский учитель Идрис-шах (1924–1996), автор большого числа книг, так определяет суфизм: «Суфизм — это идеология, которая стремится лепить людей, направляя их мысли и действия в определенном русле, считающимся правильным. Это наука, искусство, или, точнее, метод человеческого развития, метод, обучающий видеть мир, не распыляя внимание, и адекватно реагировать на требования жизни. Суфийский опыт дает возможность осознать, как и почему мы загоняем себя в определенные рамки и почему наши верования оказываются столь упрощенными и стереотипными».

Если пристальней взглянуть на суфизм, мы обнаружим, что его учение, назовем его так, включает метафизику, разъясняющую начало и природу вещей, космологию, описывающую устройство Вселенной и ее многочисленные состояния, традиционную психологию, изучающую природу человеческой души, психологию глубинного порядка и эсхатологию конечной цели человека и Вселенной. Учебники суфизма для начинающих подчеркивают, что суфизм означает самодисциплину, свободу от материи, стремление и желание изучать самого себя, способность прекратить подавлять и ограничивать себя, умение замечать собственные несовершенства и управлять способностями, которыми мы владеем бессознательно.

Относительно этого последнего пункта Газзали, еще один персидский суфий, который жил во времена, когда суфизм противопоставлялся ортодоксальному исламу, пишет в своем сочинении «Кимия ал-Саадат» («Алхимия счастья»): «Три способности сопровождают суфийское знание: первая — умение выходить за пределы сознания. Вторая — способность двигать предметы, превосходящие по массе собственный вес суфия. Третья — способность усилием воли приобретать знания, которые другим путем приобретаются только ценой тяжелого труда».

Сбрасывая скорлупу

Суфийские течения образовались в рамках ислама, который поглотил древние эллинистические культы и считался наследником наиболее эзотерических черт греческой традиции. Конечно, кроме того, ислам имел контакты с христианством и иудаизмом, с зороастризмом и манихейством, с буддизмом Афганистана и Центральной Азии, а также с индуизмом Синда, с монгольским и сибирским шаманизмом и с китайской традицией через синцзянских мусульман. Другие историки прослеживали шаманские корни суфизма в Турции, где существовали вертящиеся дервиши, однако суфизм здесь был запрещен и тарики закрыты. Примечательно, что суфии вступали в существовавшие там масонские ложи, перенимая их ритуалы и символы, но практиковали техники медитации и духовного совершенствования, которые редко можно наблюдать в масонских ложах на Западе, больше сосредоточенных на персонализме и чуждых мистическому поиску. Станислас де Гаита сообщает, что масонство того времени было «выродившимся побегом, плохо привитым на старый ствол, не знающим ни одной, даже самой ничтожной его тайны, где почитаемые символы превращаются в рутину, в пустой звук, в язык, алфавит которого утрачен, так что сами масоны уже не знают ни его происхождения, ни целей».