Тайны русской дипломатии - Борис Сопельняк Страница 12

Занесло как-то в эти богом забытые края Петра I. Встречу ему воевода организовал по высшему разряд: гром пушек, двухметровый осетр, ряженые девки и, что уж совсем поразительно, вся прислуга в камзолах, чулках и париках. Царь-батюшка растаял, облобызал опального воеводу и спросил, чего тот хочет.

— Моряком хочу стать, — потупив взор, ответствовал Толстой.

— Ке-е-м? — аж подпрыгнул захмелевший правитель. — Ты хоть знаешь, что такое бушприт или, скажем, фок-мачта?

— Не знаю, государь, — вздохнул Толстой. — Но усердным учением надеюсь преодолеть сие незнание и через год-другой осмелюсь доложить тебе не только правила соединения шпангоутов с килем, но и как управлять парусом под названием стаксель.

— Ишь ты-ы-ы, — удивился царь. — Слова-то эти откуда знаешь?

— А книжки читаю, — скромно потупился Толстой.

— Какие? — вскинулся царь. — А ну-ка, покажи!

— Вот аглицкие, вот италийские, — протянул Толстой два увесистых тома по науке кораблевождения.

— Так ты что же, и языки знаешь?

— Читать-то читаю, а вот поговорить не с кем, — снова вздохнул Толстой. — В нашей глухомани — ни одного иностранца.

— Лет-то тебе сколько? — опрокинув жбан медовухи, поинтересовался Петр Алексеевич.

— Пятьдесят два, — махнул рукой воевода.

— А не поздно учиться-то? В такие годы готовятся к встрече с Господом Богом.

— Так кто ж его знает, когда она будет, эта встреча? А учиться, государь мой, никогда не поздно.

— В чем-чем, а в этом ты прав… Ладно, быть по сему: отправлю тебя, старого греховодника, в Италию. Постигай морскую науку зело усердно, а по возвращении я сам устрою тебе экзамен. Ты у меня побегаешь и со стакселем, и с кливером, и с фор-бом-брамселем! — хохотнул Петр Алексеевич.

Как это ни странно, но не первой молодости граф оказался прекрасным гардемарином. Пораженные итальянцы только руками разводили, а князь Венеции вручил Толстому специальный аттестат, в котором говорилось, что «предъявитель сего освоил множество морских профессий и по своим личным качествам является мужем смелым, рачительным и способным».

За годы пребывания в Италии Толстой действительно многому научился, и не только в области кораблевождения. Он читал философские трактаты, изучал историю европейских государств, интересовался искусствоведением, постигал правила хорошего тона и, самое главное, обзаводился нужными связями.

По возвращении в Россию Толстой предстал перед императором и сказал, что готов сдать экзамен по управлению самым современным фрегатом.

— Не сомневаюсь, — отмахнулся Петр Алексеевич и озабоченно продолжал: — Нисколько не сомневаюсь. Но сейчас не до этого… Ты знаешь о нашем позоре под Нарвой? Люди — ладно, бабы нарожают. Но вот пушки и знамена! Этого я не забуду и не прощу. Ты помнишь, как меня ругали за отрезанные бороды и за приказ ходить в чулках и кафтанах? Дурьи головы, они того не понимали, что дело не в чулках, а в мозгах. В мозгах и душах! Пока они не поймут, что знамя — это не тряпка, а пушка стоит как какое-нибудь имение и, до коли жив, отдавать их врагу нельзя ни под каким видом, супостата мы не победим. С другими европейскими народами можно достигать цели человеколюбивыми способами, а с русским не так. Если бы я не употреблял строгости, то бы уже давно не владел русским государством и никогда не сделал бы его таковым, каково оно теперь. Я имею дело не с людьми, а с животными, которых хочу переделать в людей. Ты меня понимаешь? Или в Европе размягчал?

— Понимаю, государь. Я все понимаю и готов служить, не жалея живота своего, на благо России.

— Вот и ладно, граф, — приобнял он Толстого. — Вот и ладно… А благо России сейчас находится в Турции. Да-да, в Турции, — продолжал Петр I с нажимом. — Пока мы тут возимся со шведами, а без решительного сражения с ними не обойтись, на юге нас за хвост держит Турция. На два фронта мы воевать не сможем. Главное — шведы. Будем готовиться к решительной битве с Карлом. Но Турция должна молчать. Надо сделать так, чтобы султан если не стал нашим союзником, то, уж во всяком случае, не угрожал войной. Поэтому, граф, направляю тебя послом в Стамбул, столицу Османской империи… Не надо, не благодари, — поморщился Петр Алексеевич и отдернул руку, которую хотел поцеловать Толстой. — Я же не на бал тебя отправляю, а в пасть давнего врага. Ничего, придет время возьмемся и за турок! Не я, так мои потомки прорвутся к Черному морю, и порядки там будет диктовать не турецкий полумесяц, а наш Андреевский флаг.

Через несколько дней длиннущий обоз новоиспеченного дипломата двинулся в сторону Стамбула. Путь был долгий, и по дороге Толстой снова и снова перечитывал наказы и наставления Петра I. Один из этих наказов был не столько дипломатического, сколько разведывательного характера, но граф прекрасно понимал, что в Турции ему придется работать в двух ипостасях.

«Необходимо выведывать и описывать тамошние народы, — писал русский царь. — Состояние. Какое там правление. Какие правительственные лица. Какие у них с другими государствами будут поступки в воинских и политических делах. Какие устроения для умножения прибыли или к войне тайные приготовления. Против кого морем или сухим путем. Какие государства больше уважают. Который народ больше любят. Сколько войска, и где держат в готовности, и сколько дается ему из казны. Также каков морской флот и нет ли особенного приготовления на Черном море. Конницу и пехоту после царской войны не обучают ли европейским обычаям. Бомбардиры, пушкари в прежнем ли состоянии или учат вновь. Кто учит».

В середине 1702 года обоз графа Толстого наконец-то добрался до Стамбула. Встретили русское посольство не просто настороженно, а откровенно недоброжелательно. Причина была более чем прозаическая: оказывается, свинью русским подложили запорожские казаки, которые накануне ограбили турецких купцов. Пришлось Толстому раскошеливаться и компенсировать купеческие убытки. И коммерсанты, и двор отнеслись к этому одобрительно: они поняли, что граф Толстой натура широкая, радеет об интересах государства и мелочиться не будет.

Первый визит, который нанес Толстой после вручения верительных грамот, было посещение патриарха Иерусалимского Досифея. Формально Иерусалим находился под владычеством султана, но духовная власть патриарха ничем не ограничивалась и распространялась на все православное население Османской империи. Патриарх и раньше время от времени оказывал дружеские услуги Москве, но сейчас, когда Толстой привез ему грамоту от русского царя, в которой выражалась нижайшая просьба «дабы к тому послу нашему был еси во всяких приключающихся ему делах способник делом и словом, елико возможно, а также патриарху Досифею быть послу Толстому советником и искренним помощником», Досифей сказал, что до конца дней своих по мере сил будет помогать братьям по православной вере.

Для начала они провели совместную акцию по устранению антирусски настроенного министра, который препятствовал встрече Толстого с султаном. Досифей дознался, что мать султана за определенное вознаграждение готова замолвить нужное слово сыну. Петр Андреевич отсчитал дюжину соболей и горностаев, присовокупил к ним алмазное перо на шапку, кушак с отделкой из драгоценных камней и через Досифея передал все это султанше. Это была первая взятка, или, как тогда говорили, «дача», в жизни Толстого. Со временем он станет самым главным взяткодателем России, больше того, граф Толстой будет утверждать, что нет такого человека, которого нельзя было бы склонить к получению «дачи» и таким образом добиться нужного решения. А та, первая «дача» была более чем результативной: строптивого министра казнили.