Три карты усатой княгини - Владислав Петров Страница 12

Когда пришло разрешение, тело графа вынули из вечной мерзлоты и залили воском в специально сделанном гробу. Траурная процессия выехала из Якутска в долгий двухлетний путь, а в Санкт-Петербурге как раз произошла очередная перемена власти: Елизавета умерла и на престол вступил Петр III. Впрочем, когда санному поезду, в котором ехала Екатерина Головкина вместе с мужниным гробом, встретился курьер с вестью о начале правления третьего Петра, в столице уже свершился очередной переворот, царь был задушен, и пушки палили в честь вступившей на престол императрицы Екатерины II.

Коронацию Екатерины решили проводить без камчатских пригожих девиц, поскольку помнили конфузию, приключившуюся со штабс-курьером Шахтуровым. Он честно выполнил поручение, ехал, нигде не засиживаясь, и доставил в Санкт-Петербург то, за чем его посылали, через четыре года после коронации Елизаветы Петровны, а все путешествие заняло целых шесть лет. Пикантный факт: за годы пути с Камчатки несколько девиц успели принести потомство от сопровождающих их солдат. Жизнь взяла свое, непринужденно подчеркнув всю глупость затеянного предприятия. Воистину прав был классик, когда сводил все проблемы России к двум основополагающим — плохим дорогам и дуракам.

А графиня Головкина выполнила свой долг перед мужем до конца. Она похоронила его в усыпальнице Ромодановских в московском Георгиевском монастыре и после этого зажила, как пишет современник, «по-монашески, но без ханжества и не чуждаясь людей… Доживать свой век ей пришлось в дни Екатерины II, среди общества, далеко не отличавшегося высоким нравственным уровнем.

Общество это, однако, само погрязшее в пороках грубого эпикурейства и себялюбия, умело ценить добродетели. Вся Москва поклонялась Головкиной и почтительно уважала святость ее жизни».

Поселилась она в Москве, где когда-то родилась, в родовом доме Ромодановских, который, к счастью, сохранился в неприкосновенности. Вероятно, поэтому москвичи называли Екатерину Ивановну княгиней Ромодановской. Биограф пишет, что после возвращения из ссылки она посвящала «все время молитве, благотворениям и отчизнолюбию». О ее милосердии слагались легенды, которые постепенно распространялись по России. Молва о ее благочестивой жизни дошла до императрицы Екатерины II, и та возвратила Головкиной чин статс-дамы и некоторые из конфискованных имений.

Умерла Екатерина Головкина в глубокой старости. Единственным предсмертным ее желанием было, чтобы похоронили рядом с мужем. Через тридцать с лишним лет после того, как тело графини упокоилось в Георгиевском монастыре, девятнадцать женщин-декабристок — жен, невест, матерей, сестер — отправятся за своими честолюбивыми мужчинами в долгую дорогу по бесконечному русскому бездорожью. И, опережая их, понесутся на окраину страны важные курьеры по каким-то дурацким надобностям. И то же самое повторится в нашем веке во времена ГУЛАГа…

Есть во всем этом неуловимый, но в то же время вполне очевидный образ русской жизни, вызывающий у каждого, кто живет этой жизнью, странное чувство, в котором гордость за нашу страну соседствует со жгучим стыдом…

Екатеринa II и ее любовники, или Как личное сочетать с государственным

Интимная жизнь императрицы Екатерины II окутана легендами. Правду от вымысла отличить чрезвычайно сложно. Одни мемуаристы видят в русском императорском дворе второй половины XVIII века вместилище разврата и ищут для него аналоги в Риме времен Калигулы и Нерона, другие, наоборот, пытаются представить Екатерину если не образцом целомудрия, то уж, во всяком случае, обычной женщиной с обычными женскими слабостями.

Истина, как всегда в таких случаях, лежит посередине. Императрица не была обычной женщиной — она была великой женщиной, и всего в ней было без меры. В то же время разврат был нормой жизни придворных кругов всех европейских государств. Французские короли меняли фавориток, как перчатки, а многочисленные немецкие отпрыски королевских кровей порой творили за стенами своих чопорных замков такое, что нынешним сексопатологам остается только разводить руками. В этом смысле отличие Екатерины от современных ей августейших особ лишь в том, что она открыто презирала общепринятые нормы нравственности и при необходимости устанавливала новые — при ней фаворитизм в России стал де-факто государственным учреждением, и любовники, кто надолго, а кто на неделю-другую, становились соправителями императрицы. Причем большинство из них к тому вовсе не стремились и занимались делами империи исключительно по воле своей августейшей любовницы. Пожалуй, лишь двое, Григорий Потемкин и Петр Завадовский, проявили себя на государственном поприще, и только Потемкин оказывал существенное влияние на внешнюю и внутреннюю политику империи.

^{Екатерина II}

^{Петр III}

Современники, основываясь на неясных слухах, утверждали, будто бы первый любовник, некий граф Б. ^[14], появился у Екатерины в четырнадцать лет, когда она еще звалась принцессой Софией-Августой-Фредерикой Ангальт-Цербстской (а по-домашнему — Фигхен) и помышлять не могла о русском престоле. Поверить в такое трудно, но даже если это и правда, то связь с Б. продолжалась недолго. 1 января 1744 года из Санкт-Петербурга были получены приглашение императрицы Елизаветы Петровны посетить русскую столицу и деньги на дорогу — 10 тысяч рублей.

Это означало, что Софию-Августу-Фредерику, принцессу захиревшего рода, в раннем детстве игравшую на городской площади с детьми простолюдинов, ожидают смотрины и шанс стать невестой наследника российского престола великого князя Петра-Ульриха Голштинского, внука Петра I и своего троюродного брата. Через десять дней Фигхен уже была в дороге. Личный багаж принцессы состоял из трех платьев, дюжины сорочек, стольких же чулок и носовых платков (для сравнения: в гардеробе Елизаветы было 15 тысяч платьев и 5 тысяч пар обуви). «Ей недостает только крыльев, чтобы быстрее лететь», — рапортовал Елизавете гофмейстер великого князя Брюммер. По прибытии в Санкт-Петербург Фигхен выдержала непростой экзамен, и 29 июня этого же года они с Петром были обручены. Немецкая принцесса превратилась в русскую великую княгиню.