Повседневная жизнь викторианской Англии - Татьяна Диттрич Страница 12

«В одно из воскресений я посетил собрание, которое происходило в часовне в большом рабочем доме. Кроме чиновников, которые должны были, но не присутствовали на службе, там были только бедняки и те, кто за ними приглядывал. Лица бедняков… были покорны и равнодушны. Всех их роднило совершенное отсутствие какого-либо цвета. Старые люди были собраны во всем своем немощном разнообразии: бормочущие, глухие, глупые, хромые, моргающие на непривычный для них солнечный свет; с бельмами на глазах, с трясущимися, иссохшими руками, бессильно опущенными на Библию… Там были странно выглядевшие старые женщины, в капорах и без них, похожие на скелеты, постоянно вытиравшие глаза грязными тряпками, в которые превратились их носовые платки, там же были уродливые старые вороны мужского и женского пола с жутким видом довольства, от которого передергивало; были там и слабые и беззубые, и тяжело дышавшие, и, возможно, уже не дышавшие совсем.

Когда служба была закончена, я прошел по всему работному дому с джентльменом, вид которого говорил, что его трогало все, что здесь происходило. В его обязанности входило совершать обход по воскресеньям через клетушки, населенные бедняками, число которых постоянно менялось от полутора тысяч до двух. Осмотр начинался от новорожденных детей и заканчивался стариками, умиравшими на казенных кроватях. И везде, где бы ни проходили, мы наталкивались на тупое, угрюмое, почти летаргическое безразличие людей, которые не верили, что в их жизни уже что-то может измениться к лучшему, и ни о чем не просили.

– Все ли в порядке здесь? – спрашивал джентльмен, проходя из закутка с сидевшими и лежавшими, оборванными людьми. Ответа не следовало.

– Достаточно ли вам еды?

Опять безразличное молчание…

Вдруг к нам подошел высокий пожилой человек с осанкой, показывавшей, что он получил хорошее воспитание. Он заговорил с отличной правильностью.

– У меня нет жалоб, сэр. Умереть от голоду нельзя. Нам бы немного хлеба, сэр. Нам его дают так мало!

– Вы же получаете шесть унций в день, – вмешалась сестра, служившая там, – разве этого недостаточно? И потом вам ночью дают чай.

– Да.

– Значит, хлеб, что вам дают утром, вы можете оставить себе на вечер, – заметил джентльмен.

– Да, сэр. Если, конечно, удастся что-то оставить.

– Вы что же, хотите больше?

– Да, сэр, – ответил старик с озабоченным лицом.

Как только мы уже хотели уйти, с кровати, как из могилы, приподнялся другой старик.

– Прошу прощения, сэр, могу ли я взять на себя смелость кое-что сказать?

– Да, что вы хотите?

– Мне уже лучше, сэр, но что я хочу – это немного свежего воздуха, сэр. Это всегда очень хорошо для меня. Нам разрешают выходить так редко, и если один джентльмен в следующую пятницу разрешит мне выйти погулять, но даже тогда это будет всего лишь на один час! А ведь он может не разрешить и этого!»

Система работных домов позволила чиновникам отчитаться перед королевой о своей помощи неимущим, о предоставлении им крыши над головой и пищи, и к тому же сэкономить средства на практически бесплатном рабочем труде и решить проблему с детскими домами. Так было написано в отчете. На практике все было ужасно! Грубые, безжалостные надсмотрщики, палками напоминавшие о необходимости работать на минуту остановившимся передохнуть людям, администрация, объедавшая голодных и продававшая продукты на сторону, детский разврат, унижения, холод и грязь. Сердца, огрубевшие от горя и нужды, не реагировали на чужие несчастья, люди ломались, превращаясь от безысходности в тупые, безразличные механизмы, реагировавшие только на лишнюю порцию отвратительной похлебки.

Можно только представить себе, какова же была жизнь у них вне работного дома, если они предпочли ей жуткие кошмары последнего. Вся система была построена так, что хотя все обитатели подобных заведений работали практически бесплатно, они считались в постоянном долгу за заботу о себе. Расплатиться с долгом за кров и пищу они не могли и оставались пленниками работного дома до конца жизни.

Богатые люди и аристократы предпочитали не сталкиваться с реальной жизнью, а проливать сентиментальные слезы над произведениями Диккенса. Если же они действительно хотели помочь и пытались войти в положение низшего класса, то свое же сословие осуждало их.

«Безработные мужчины собирались около железнодорожных станций и поджидали экипажи, ехавшие с сошедшими с паровозов пассажирами домой. Они надеялись, что, пробежав несколько миль, заработают шесть пенсов или шиллинг, помогая переносить багаж в дом. Довольно часто они проделывали этот путь напрасно и, понуря голову, возвращались опять на станцию, чтобы вновь бежать за следующим экипажем.

Тетя Этти никогда не позволяла им войти в дом. И вообще она предпочитала заранее нанимать человека, который помогал вознице перетаскивать всю поклажу. Мой отец при этом высовывал голову из окна кеба и говорил бегунам, что они не понадобятся, но они продолжали бежать за нами… Однажды один из них зарыдал, и отец мой, стыдясь, дал ему шиллинг, но так, чтобы этого никто не видел. Его бы осудили, ведь он помог тому, кто умолял дать, а не тому, кто действительно нуждался!»

Создание полиции

С ростом городов стала расти и преступность. Ранее все соседи на улице знали друг друга, а все жители городов узнавали друг друга в лицо. Дома в это время не запирались даже по ночам. В ходе индустриализации население менялось так быстро, что не только на улице люди не знали друг друга, им даже были неизвестны имена их соседей. Наличие в домах крепких засовов стало жизненной необходимостью, а создание полиции, следившей за порядком в городе, – неизбежностью.

Строительство фабрик и заводов сделало некоторых людей очень богатыми и миллионы – очень бедными, отобрав у них возможность кормиться своим семейным трудом. Если крестьяне, в случае потери работы на ферме, могли как-то выжить с помощью леса, диких фруктов, орехов и грибов и протопить дом с помощью веток и корневищ, то городским жителям в случае потери работы приходилось туго. Найти заработок было чрезвычайно трудно из-за того, что на каждое рабочее место приходилось по десять, двадцать и более желающих. Увольнялись за малейшую провинность, а порой и вовсе без вины, просто потому, что предпочтение отдавалось молодым, здоровым и холостым. Не су- ществоЬало никакой социальной помощи больным и старым людям, потерявшим свое здоровье на производстве. Выброшенные из домов, за которые они больше не могли платить, люди умирали от голода или замерзали на улицах.

В это время помощь бездомным оказывали благотворительные организации и протестантская церковь, которые понимали, что люди бедны не от лени, как считалось, а от обстоятельств жизни. Правительство помогало очень мало, зато много наказывало. Создавая работные дома, оно боялось, что бесплатная помощь стимулирует бездельников, желавших сесть государству на шею. Уход там был хуже тюремного, и население как огня боялось этих государственных организаций и было готово на все, даже на преступление, лишь бы не попасть туда. Безвыходность ситуации и растущие долги приводили к тому, что женщины шли на панель, а мужчины становились преступниками. Однако, несмотря на тяжелую жизнь, не все спешили пополнить криминальную среду, когда ситуация становилась безвыходной. Преступники карались очень сурово. При этом убийство человека на дуэли считалось приемлемым с общественной точки зрения и не наказывалось до 1840 года. После экзекуции тела преступников вывешивались на цепях на перекрестках в назидание остальным, еще не пойманным, или оставляли на виселице, чтобы было видно издалека. До организации полицейских войск такие меры считались необходимыми, поскольку в одном только Лондоне с 1805 до 1848 года преступность выросла в восемь раз, а весь порядок в городе поддерживался только за счет стражей, которых называли «чарли», поскольку именно при короле Карле II была организована служба. «Чарли», вооруженные тесаками и дубинами, освещая себе дорогу масляными фонарями, патрулировали на улицах. Они ходили взад и вперед и каждый час извещали жителей о времени и погоде: «Полночь! Идет дождь! Все спокойно!» Если нужна была подмога, они гремели колотушкой, рассчитывая управиться с нарушителями с помощью тех людей, которые прибегали на их зов. После обхода «чарли» возвращались в крошечные, узкие будки, стоявшие на перекрестках, чтобы укрыться в них от непогоды.