Джейн Остен и ее современницы - Елена Прокофьева Страница 12

Леди Спенсер приходила в ужас, выслушивая сплетни о похождениях своей дочери, которая просаживала в карты огромные суммы и время от времени выпивала лишнего, после чего устраивала совсем детские проказы (как-то раз она вытащила перо из прически одной чопорной матроны). «Кажется, теперь я получше узнала свой характер, и он меня тревожит, – каялась Джорджиана в письме к матери. – Боюсь, что стоит мне серьезно задуматься о своем поведении, как меня охватит ужас». Поэтому она старалась поменьше думать о своем поведении. А дурной пример оказался заразителен: леди Спенсер пустилась во все тяжкие вместе с дочерью! Сначала она зачастила на ее вечеринки под тем предлогом, что оберегает юную Джорджиану от влияния неподобающий компании, но как скрыть азарт игрока? Гостиную в Девоншир-хаусе Джорджиана переоборудовала под казино, наняла крупье и приглашала сливки общества сыграть в «фараона». Леди Спенсер не отставала от других игроков и, проигравшись в пух и прах, срывала кольца и бросала на стол. А потом в письмах умоляла дочь следовать ее словам, а не примеру: «На твоем гибельном пути ты собрала немало чепухи, сорняки вместо цветов. Постоянно бывая на людях, ты не успеваешь заботиться о своей душе».

Экстравагантный образ жизни герцогини, ее траты и долги раздражали англичан среднего класса. В 1777 году журналисты «Морнинг Пост» взывали к ней: «О вы, прекраснейшая из женщин во владениях Его Величества, обладательница наилучшего нрава, достигните же, наконец, благоразумия и мудрости! В таком случае, ваша власть станет безграничной, и вы будете сожалеть лишь об одном – что не осталось уже тех миров, которые вы еще не покорили». На Джорджиану, как и на других заядлых картежниц, рисовали карикатуры, но даже самые едкие насмешки не могли ее образумить.

Джорджиана прославилась как законодательница мод. Каждое ее появление в свете бурно обсуждалось: ее сложные платья и прически и тот особенный оттенок коричневого, который так шел Джорджиане, что его начали называть «девонширский коричневый». А еще – невероятная роскошь, которую она себе позволяла: даже подвязки и чулки герцогини Девонширской были украшены вышивкой с мелкими жемчужинами! Одним из нововведений Джорджианы была прическа, украшенная огромным страусовым пером, которое плавно покачивалось при ходьбе. Светские модницы так рьяно начали подражать герцогине, что метровые страусовые перья стали объектом насмешек, а королева даже запретила их ношение при дворе. Уильям относился к модным экспериментам жены с обычным равнодушием. Он говорил, что жена вольна носить все, что захочет, лишь бы ему не пришлось нацепить перья, чтобы соответствовать ее стилю.

А сколько пищи для пересудов давали ее собственные политические амбиции! Ведь для женщины это считалось уж совсем неприличным, даже хуже, чем череда любовников. Джорджиана спорила о политике, яростно отстаивала свои взгляды, присутствовала на встречах вигов и обещала поцеловать каждого, кто проголосует за их лидера Чарльза Фокса.

Тучный весельчак Фокс увлекался не только политикой, но и вином, картами и женщинами, и очень весело проводил время в компании Джорджианы. «Работу» в команде Фокса Джорджиана начала 3 апреля 1780 года, когда Фокс попросил ее составить ему компанию на торжественной встрече с электоратом. Джорджиана надела платье в темно-синих и светло-коричневых тонах – любимой расцветке вигов – и прелестную шляпку, которую снимала каждый раз, когда толпа отзывалась на слова Фокса криками «ура!». Выступление Фокса и его группы поддержки явилось триумфом для либеральной партии. А лондонские портные, дабы не упустить возможность, начали продавать веера с портретами герцогини – отличная реклама для партии, их раскупали с восторгом!

Чарльз Фокс

Иногда на пирушках, которые устраивали Джорджиана и Фокс, появлялся принц Уэльский, будущий принц-регент, а затем король Георг IV. Его отец потом страстно ненавидел Фокса, считая, что тот споил его сына и привил ему любовь к порокам… На самом же деле, выпивать и гоняться за юбками принц начал еще до встречи с Фоксом. Так или иначе, время, проведенное в компании этих веселых джентльменов, изрядно подмочило репутацию Джорджианы. Как и остальные мужчины ее круга, принц был влюблен в герцогиню, но она не ответила ему взаимностью и до конца жизни называла его «милым братцем». Ее недоступность еще больше распаляла чувства принца, который, по слухам, заводил интрижки с женами всех политиков-вигов, включая сестру Джорджианы – Харриэт.

* * *

Герцогиня Девонширская раздает поцелуи избирателям

Джорджиана от души веселилась в свете, но все же наличествовала одна проблема, которая угнетала ее и приводила в отчаяние ее супруга: неспособность родить наследника. Уильям нетерпеливо ждал сына. Однако у Джорджианы в первые годы брака один за другим следовали выкидыши. Уильям считал, что это – наказание Божье за беспутство его жены. Но как-либо повлиять на нее он не мог. Для этого требовалось, как минимум, поговорить с женой, а в разговорах он был не силен. Ему не оставалось ничего иного, как вздыхать и бросать на нее угрюмые взгляды.

Впрочем, Джорджиана хотела ребенка и тоже переживала из-за его отсутствия. Получая взволнованные письма, леди Спенсер пыталась успокоить дочь: «Будь ты моего возраста, у тебя была бы причина беспокоиться, что ты уже не сможешь рожать детей, а пока что не прекращай стараний». И Джорджиана старалась… Но едва ли близость с вечно раздраженным мужем приносила юной женщине радость. Пока Уильям охотился дни напролет, Джорджиана дожидалась его в одной из усадеб. С горя она начала принимать опиум.

Один ребенок в Девоншир-хаусе все же был – маленькая Шарлотта, незаконнорожденная дочь Уильяма, которая переехала к нему после смерти своей матери. Джорджиана с удовольствием играла с маленькой падчерицей, пусть и незаконной, и настояла, чтобы девочке дали фамилию Уильямс, что означало «ребенок Уильяма» и практически признание Шарлотты. Однако чужой ребенок не мог утолить в Джорджиане жажду материнства. И уж подавно – наличие незаконной дочери не могло удовлетворить амбиции Уильяма.

Взаимоотношения супругов ухудшались. Оба они чувствовали себя одинокими и несчастными. Джорджиану постоянно терзала нотациями мать. Уильям молчаливо оплакивал свою постоянную любовницу Шарлотту Спенсер, мать малышки Шарлотты. Джорджиана, в свою очередь, побаивалась его суровости и не умела его утешить… И непонятно, как дальше развивались бы их отношения и к чему бы они пришли, если бы в жизни герцогской четы не появилась Бесс Гэрвей-Фостер.

* * *

Историк Эдвард Гиббон, знавший Бесс с детства, говорил, что «если бы она решила поманить к себе лорда-канцлера, он вскочил бы с мешка с шерстью на глазах у честного народа и пал перед ней на колени». Другая знакомая, леди Мэри Уортли Монтагю, усмехалась: «Бог сотворил мужчин, женщин и Гэрвеев», – уж очень пронырливой и эксцентричной прослыла эта семейка.