Первая советская атомная подлодка. История создания - Леонид Осипенко Страница 12

Будущий экипаж атомохода приучал быть с радиацией «на ты» профессор Дубовский — трижды лауреат Сталинской премии (как утверждали, одна из этих премий, так называемый «ковер-самолет», давала ему пожизненное право бесплатно пользоваться всеми видами транспорта на территории СССР). Сам Дубовский был зеленого цвета от полученных в разное время доз. Он учил моряков складывать из бериллиевых брусочков массу реактора, а также размещать стержни аварийной защиты и регулирующие стрежни. Когда доходили до критической массы и прибор начинал трещать, он командовал: «АЗ!» (то есть «аварийная защита!»). И тогда один из моряков, стоявший на тросе, отпускал его, и груз, привязанный к концу троса, увлекал своим весом стержни, которые и глушили реакцию. Моряков Дубовский привлекал не только как помощников. Он хотел показать им, что в конечном счете все зависит от их реакции: «Вовремя сбросите АЗ — все будет в порядке, замешкаетесь — пеняйте на себя!»

Комментарий Л. Г. Осипенко

Как и все авторы этой книги, Лев Жильцов относится к проблеме радиации спокойно и на вопрос — большую ли дозу получил тот или иной подводник? — отвечает: «Что значит большую? Не смертельную же!»

Сам Лев Михайлович дозу получил, как он считает, небольшую. Объясняет это тем, что много занимался административными делами: обучением, боевой подготовкой, организацией, снабжением, в сменах у пульта не стоял. Зато до сих пор персонал станции использует командные слова, приспособленные Жильцовым. Именно он писал первые инструкции и видоизменил флотские команды — краткие и емкие — для потребностей станции. Так что и сегодня здесь можно услышать: «Стоп-турбина!», «Осмотреться в отсеках!», «Восьмой докладывает — замечаний нет!», «Товсь мотор!»

Но, как и большинство его товарищей, время от времени Жильцов оставлял свой «карандаш» в гардеробе. Он тоже хотел плавать и боялся быть списанным до спуска подлодки на воду. Заплатил за это раком гортани и удалением двух голосовых связок.

Конспираторы

Начиная с 1955 г. в течение двух лет мы вели как бы двойную жизнь: в Москве считались офицерами ВМФ, а на АЭС — инженерно-техническими работниками. Служба режима дала нам кодированное название: «группа ИТР товарища Жильцова».

С каждым была проведена разъяснительная работа: мы приехали стажироваться на спецобъекте, никаких разговоров о флоте, никаких военных взаимоотношений — вести себя так, чтобы распознать нашу принадлежность к ВМФ было невозможно. Запрещалось обращаться друг к другу по званию: только по имени-отчеству или по фамилии с добавлением слова товарищ. Я и сейчас, сорок лет спустя, помню имена и отчества почти всех наших офицеров.

Проинструктировали нас и о том, как следует себя вести, если кто-нибудь из работников АЭС заведет разговор о нашей принадлежности к флоту. Конечно, очень многие на станции знали, кто мы такие на самом деле, но они не должны были ни говорить об этом, ни вступать с нами в контакт.

Разумеется, на практике все шло не так гладко. Нас выдавала выправка, тяга к хождению строем и в ногу. Помню первое впечатление о своих ИТР, когда по возвращении из Ленинграда мы с Акуловым впервые увидели их на территории станции. Прямо как на плацу!

Бывали и проколы со стороны работников АЭС. Однажды во время игры в волейбол кто-то крикнул: «Ты моряку подай!» Об этом немедленно доложили службе режима. Ее начальник, Иван Сидорович Лейтан, по горячим следам собрал персонал и предупредил, что, если подобное повторится, виновные будут уволены. В то время КГБ боялись, так что больше никаких мер принимать не пришлось.

Иван Сидорович, хотя его по профессиональной принадлежности и побаивались, был очень приятный человек — внимательный, обходительный. Никогда не кричал, не грозил. Когда один из моих матросов попал в милицию, а другой — потерял пропуск, он вызывал меня и только сказал: «Товарищ Жильцов, наведите у себя порядок».

Вообще работники КГБ на станции были незаметны — ее охраной занималось МВД. У режимников был специальный отдельчик в административном корпусе. Люди на станции работали проверенные, но и они проверялись по ходу работы. Уверен, что за нами никто не следил. А вот за тем, что говорится, контроль, конечно, был. В то время на всех режимных объектах были осведомители. А на кораблях даже норма существовала: один осведомитель на двадцать пять человек.

Но какой бы строгой ни была секретность на АЭС, какие-то вещи все равно делались по-русски. Например, в разгар нашей стажировки прикатили на станцию с инспекционной проверкой восемь адмиралов. Мы маскировались вплоть до ботинок, а они все явились в морской форме. Больше того, нас с Акуловым заставили их сопровождать повсюду, а потом посадили с ними обедать за один стол на глазах ошеломленной публики!

Хочу заметить, что конспирация для флотских офицеров сохранялась очень долго даже после обнародования факта существования в ВМФ подводных атомоходов. Еще при нас было решено, поскольку воинскую выправку скрыть невозможно, переодеть всех стажеров учебного центра в форму КГБ. Даже сшили мундиры, которые мы, правда, одеть не успели. А наш будущий командир — Леонид Гаврилович Осипенко, впоследствии руководивший учебным центром в Обнинске, — многие годы был единственным адмиралом-генералом: адмиралом ВМФ и генералом КГБ. Лишь несколько лет назад перестали ломать комедию, и приезжающие на обучение подводники ходят по территории АЭС во флотских мундирах.