Оскар Уайльд - Жак де Ланглад Страница 12

Идет ли речь о Средневековье, католической церкви, ирландском фольклоре или собственных фантазиях, двадцатилетний Оскар Уайльд живет своим воображением, всячески импровизирует, а порой и лжет. Для него даже дружба — скорее интеллектуальное влечение, наподобие причащения к культу красоты, поэзии, совершенства души и тела.

В июне 1875 года Оскар Уайльд поехал в Италию. Во Флоренции он осмотрел капеллу Медичи, восхищаясь красотой цветного зеркально отполированного мрамора. Все вызывало его удивление и восторг, он восхищался драгоценностями, монетами из этрусского музея и даже послал отцу собственноручный рисунок саркофагов. Особенно поразила его одна увиденная на улице сцена, о которой Оскар написал в письме матери: «На обратном пути, прямо напротив дворца Питти, я увидел великолепную похоронную процессию: длинная вереница монахов, одетых в белое и с факелами в руках, вуаль из тонкого батиста закрывала их лица. Они несли два гроба и были похожи на тех ужасных монахов, которых изображали на картинах про инквизицию» ^[64].

После остановки в Венеции Оскар направился в Милан, однако никак не мог забыть ни с чем несравнимые, полные романтики вечера, проведенные в городе дожей. Он так писал об этом: «По возвращении из театра мы высадились из гондолы у статуи Льва на площади Св. Марка. Картина была столь романтична, что казалась сценой из оперы» ^[65]. Но тут же замечал: «После замужества итальянки ужасно опускаются, но мальчики и девочки красивы» ^[66]. В Падуе он восхищался фресками Джотто, напоминавшими о Данте, бывшем здесь в изгнании; Милан и его экспансивные жители сильно напомнили ему Париж. Однако каникулы подошли к концу, то же можно было сказать и о деньгах. Пришло время возвращаться через Лозанну, а затем Париж.

Второй год учебы Уайльда в Оксфорде знаменовался для него прежде всего новым всплеском католического рвения. Он ходил на выступления кардинала Мэннинга в церковь Св. Юлия, хотя, впрочем, у него оставалось достаточно времени, чтобы потихоньку ухаживать за очаровательной сестрой своего друга Уильяма Уорда и водить дружбу с юным художником Фрэнком Майлзом, который получил некоторую известность после того, как написал портрет восхитительной Лилли Лэнгтри.

Вероятно, у летописцев семьи Уайльдов не все было в порядке с датами, поскольку налицо еще одна ошибка, на этот раз касающаяся даты смерти сэра Уильяма Уайльда. На самом деле это случилось 19 апреля 1876 года. О беспутстве его уже забыли, и газеты рассыпались в хвалебных статьях о знаменитом докторе. «На похоронах присутствовали президент и члены Ирландской королевской академии, а в знак особого уважения скипетр Академии был задрапирован в черное. На очередном заседании Академии была принята резолюция с соболезнованиями, и и в знак уважения к памяти сэра Уильяма обсуждение других вопросов было перенесено на следующий раз» ^[67]. Газетные хроникеры прослеживали основные этапы его карьеры, отовсюду были слышны выспренние слова о его эрудиции, преданности, ораторском таланте; никто и словом не упомянул о похождениях доктора и о скандальном процессе.

Оскар Уайльд ничего не забыл; его печаль измерялась лишь силой печали матери, которая писала: «День ото дня он все более слабел, слава Богу, не страдая при этом; последние дни он большую часть времени находился в беспамятстве и наконец скончался, как будто просто уснул. Эта потеря окутала мраком всю нашу жизнь. Я ощущаю себя кораблем, который терпит бедствие» ^[68]. Еще большую грусть вызвало известие о том, что состояние сэра Уайльда, которое оценивалось в двадцать тысяч фунтов стерлингов, оказалось обремененным многочисленными долгами, к тому же в завещании он отказал восемь тысяч фунтов своему внебрачному сыну Генри Уилсону ^[69]. В результате вдова получила лишь триста фунтов, а Оскар — маленькое имение в Мойтуре. К счастью, университетская карьера складывалась очень удачно. Объем литературных познаний, а также живой ум и юмор, порой граничащий с дерзостью, не могли остаться незамеченными. Оскар был увлечен чтением Суинберна, когда ему пришлось сдавать обязательный экзамен по религии. Ему достался перевод на греческий двадцать седьмой главы Деяний Апостолов. Уже через несколько часов, к удивлению экзаменаторов, Уайльд завершил перевод этого бесконечно длинного текста, и те вынуждены были поставить ему высший балл, несмотря даже на довольно развязное поведение студента. Устный экзамен по окончании учебного года прошел еще более блестяще, и Оскар сам рассказал об этом в письме Реджинальду Хардингу: «Я побаивался того, что придется комментировать тексты из Катулла, а на самом деле сдал наиприятнейший экзамен очаровательному преподавателю, сначала по „Одиссее“, так что мы побеседовали о лирической поэзии вообще, о собаках и женщинах. А затем по Эсхилу, вместо которого мы обсуждали Шекспира, Уолта Уитмена и принципы поэтики. Он много говорил о моем эссе по поэтике Аристотеля и вообще был необычайно любезен» ^[70].

Летние каникулы застали Оскара в Дублине, где на него буквально навалились материальные проблемы. Пытаясь вырваться из этих пут, он на несколько дней уехал погостить к родителям Фрэнка Майлза в Ноттингемшир, где попал в окружение сразу четырех очаровательных девушек. «Мое сердце не выдерживает чувства восхищения, которое я испытываю ко всем четверым сразу, причем до такой степени, что это становится вредным для здоровья, так что на этой неделе я возвращаюсь в Дублин» ^[71]. Отец Фрэнка Майлза был дружен с кардиналом Ньюменом, кардиналом Мэннингом, Пьюзи, со всеми тогдашними столпами католической веры. Встречаясь с ними, Уайльд вновь чувствовал у себя пробуждение католических наклонностей и в письме своему верному Уорду писал, что для пущего их укрепления собирается съездить в Рим: «Сам не знаю, что и думать. Хотелось бы, чтобы и вы поехали в Рим вместе со мной и помогли мне во всем разобраться. Мне страшно ехать одному. Я никогда толком не понимал, насколько близко англиканская церковь подошла к тому, чтобы объединиться с Римом. Ведь до обнародования Непорочного Зачатия Пьюзи, Лиддон ^[72] и другие всячески стремились подписать договор о примирении и объединении с католиками, а теперь вдруг резко обратились к греческой православной церкви. Мне кажется, это сон; так странно видеть, что они предпочитают Деву Марию, зачавшую во грехе» ^[73].