Вильгельм Завоеватель - Поль Зюмтор Страница 12

Впрочем, далеко не все графства в XI веке восходили к каролингским округам и не все графские фамилии имели столь же древнее происхождение. Графы Анжуйские происходили от лесничего Карла Лысого, графы Блуа, согласно хронисту Рихеру, — от конюха короля Эда. В ситуации политического вакуума X века немало авантюристов сумели, воспользовавшись благоприятным моментом, захватить власть на обширных территориях. Именно так фогт (управитель) аббатства Сен-Рикье в один прекрасный день завладел титулом графа Понтьё.

Зачастую такими людьми двигало одно только тщеславие, поскольку непосредственная власть графа распространялась только на самых крупных сеньоров графства, в отношении же остального населения он делегировал свои полномочия собственному подчиненному, носившему титул viguier или vicomte, то есть заместитель графа. Что же касается массы вассалов и крестьян, то они зависели от своих сеньоров и практически были совершенно неподвластны графу. Церковные же земли, пользовавшиеся правом иммунитета, никогда не входили в сферу его компетенции. Главным изъяном должности графа было то, что она являлась административным пережитком в эпоху, когда любое управление было сопряжено с владением землей. Поэтому-то большинство графов обладали реальной властью только в пределах своих собственных владений и в этом смысле ничем не отличались от массы нетитулованных сеньоров. Правда, то немногое, что осталось от каролингской традиции, позволяло некоторым графам и герцогам, наиболее решительным и умевшим наилучшим образом воспользоваться обстоятельствами, создать, как бы облекая плотью костяк своего титула, зачаток государства: так, например, действовали в X веке графы Фландрские.

Королевский бан традиционно включал в себя три права: призывать своих людей на войну, вершить правосудие и собирать налоги. Общепринятая практика феодальных усобиц и частных войн ограничивала, зачастую сводя практически на нет, осуществление первого права. Что касается второго и третьего, то их характер часто менялся. Право суда — и эта черта, пожалуй, наиболее отчетливо отличала то общество от нашего — по своей природе рассматривалось как наследственная собственность. Обладатель этого права мог по своему усмотрению пожаловать его или продать. Обладание правом давало такие преимущества, за которые в спорных случаях ожесточенно боролись. Эту прерогативу рассматривали, прежде всего, в аспекте ее прибыльности, ибо судья взимал в свою пользу судебные сборы, денежные штрафы и доход от конфискованного имущества. Подобного рода судебная практика имела два чрезвычайно важных для последующей эволюции следствия. С одной стороны, она позволяла некоторым сеньорам собрать, прибегая к покупке, конфискации и даже узурпации, судебные права, до той поры чрезвычайно разрозненные, и, действуя подобным образом, сконцентрировать их в пределах определенного региона — процесс, двигавшийся в направлении восстановления государства. С другой стороны, распыление судебных полномочий среди большого числа лиц способствовало распространению правовой культуры, становившейся первоначальной формой культуры вообще.

Чтобы судить, равно как и управлять, не требовалось больших знаний. Судья или его заместитель заседал на лужайке, во дворе или в зале замка в присутствии своей «судебной коллегии» — нескольких местных вассалов или представителей знати, добрых людей, которые осуществляли «судоговорение», излагая, сообразно разбираемому делу, местный обычай. Круг рассматриваемых правонарушений не отличался широтой: преступления против личности и конфликты, связанные с правами на людей и имущество. При этом не проводились различия между вассальными отношениями и общим правом. Древняя классификация дел на более важные (тяжкие преступления, прежде всего убийство) и менее важные сохранилась, правда, в видоизмененной форме с учетом того, что некоторые судьи сумели заручиться правом разбирать только менее важные дела. Зато те, кто владел правом решать важнейшие дела и выносить смертные приговоры («кровавая юстиция»), могли принимать решение и по менее важным делам. Церковные епископальные суды обладали исключительным правом разбирать все дела, касавшиеся духовенства и мирян, живших на территориях, на которые распространялся церковный иммунитет, дела о посягательстве на церкви, кладбища и лиц, искавших там убежища, а также, во многих местах, о прелюбодеянии, инцесте и магии.

Свидетельские показания не считались обязательными для вынесения судебного решения. Бремя доказательства ложилось на обвиняемого: он должен был убедить суд в собственной невиновности. Традиционно прибегали к «божьему суду», практикуя различные его варианты, отдельные из которых были сродни гаданию. Таково испытание книгой: псалтырь подвешивали на деревянную палку, которую держали за концы истец и ответчик. Пока священник читал молитву, внимательно наблюдали за движением книги: если она поворачивалась в сторону солнца, невиновность считалась доказанной. Однако чаще прибегали к ордалиям — испытанию огнем и водой. Обвиняемый хватал голой рукой добела раскаленное железо и пробегал с ним определенное расстояние, после чего руку бинтовали, а повязку опечатывали. Ее вскрывали на следующий день, и если не обнаруживали глубоких следов ожога, то человек объявлялся невиновным. Самым поразительным было то, что подобного рода испытание зачастую будто бы позволяло вынести справедливое решение — что это, расхождения в истолковании или же необычайная выносливость некоторых индивидов? Иногда обвиняемого бросали, предварительно связав его веревкой, в воду — если выплывет, значит, невиновен.

В течение XI века ордалии выходили из употребления, всё больше уступая место судебным поединкам и клятве. Тяжущиеся стороны или их заместители из числа членов их рода или вассалов вступали в поединок на огороженном поле, и обвиняемый объявлялся виновным, если не одерживал победы до появления на небе первой звезды. Практика приведения к присяге, получившая распространение благодаря церковному влиянию, предполагала, что страх Божий не позволит человеку лжесвидетельствовать: присягающий, иногда вместе с соприсяжниками из числа своих родичей, простирал руки над святыми реликвиями и произносил формулу клятвы, взывая к Божьей помощи. Едва ли подобного рода методы обеспечивали выяснение объективной истины. Искусство судьи заключалось не столько в умении решать, сколько примирять, достигать соглашения или компромисса. В отношении же могущественных правонарушителей любой суд был бессилен. В подобных случаях, дабы привести в исполнение вынесенный приговор, приходилось прибегать к оружию, и война, таким образом, становилась элементом публичного права. Не случайно многие предпочитали войну обращению к органам правосудия — ее итог оказывался гораздо более скорым и определенным. К тому же сферы компетенции различных судов были до того запутанными, что тяжущиеся стороны, не зная, к какому судье обратиться, порой предпочитали прибегать к частному арбитражу третьих лиц. Внедрение в судебную практику в X веке карательных мер и пыток не могло компенсировать очевидную слабость юстиции.

Налоговая система также оказалась в частном владении. Ее не рассматривали иначе как источник личных доходов для обладателей властных полномочий. Она стала неотъемлемой составной частью домена в процессе той же эволюции, которая, хотя и несколько иным образом, породила институт вассалитета и позволила сеньорам стать обладателями судебных полномочий.