Клеопатра. Последняя царица Египта - Артур Вейгалл Страница 12

Ослабив таким образом напряжение, Цезарь обратил свое внимание на другие вопросы. Пока Авлет был в Риме (в 59 г. до н. э.), он влез в огромные долги, пытаясь купить себе поддержку в сенате и вновь воцариться на троне Птолемеев, и в этом Цезарь увидел теперь способ как про демонстрировать свою благожелательность в отношении египтян, так и заставить их заплатить за содержание его небольшого флота и армии в Александрии. От лица кредиторов Авлета он потребовал очень умеренную сумму, равную 10 миллионам денариев (что по цене на начало 2010 г. составляет свыше 27 миллионов долларов или около 17 миллионов фунтов стерлингов. – Ред.), хотя все, вероятно, понимали, что изначально долги Птолемея Авлета составляли гораздо большую сумму, чем эта. В то же время Цезарь не попытался требовать с египтян военную контрибуцию, хотя то, что сначала они защищали дело Помпея, оправдало бы Цезаря, если бы он сделал это. Этим способом и путем передачи Кипра в дар Египту он старался добиться благосклонности александрийцев, но, к сожалению, его усилия в этом направлении были полностью сорваны интригами Потина. Вероятно, было бы нетрудно собрать 45 тонн серебра (10 миллионов денариев по 4,5 грамма серебра в каждом. – Ред.), но Потин предпочел отправить в переплавку царскую золотую посуду и богатые сосуды из храмов, чтобы обратить их в деньги. Он приказал поставить на царский стол деревянные и глиняные блюда и кубки и сделал так, чтобы об этом стало известно горожанам, он хотел показать им нужду, до которой довела их алчность Цезаря. Тем временем Потин снабжал римских солдат зерном очень плохого качества и в ответ на их жалобы говорил им, что они еще должны быть благодарны за то, что вообще что-то получают, потому что у них нет на это права. Он также не замедлил сказать Цезарю, что тому не следует тратить свое время в Александрии или заниматься пустяковыми делами Египта, когда срочные дела, вероятно, зовут его назад в Рим. Его манера обращения к диктатору была постоянно грубой и враждебной, и почти нет никаких сомнений в том, что он строил против него заговор и держал связь с Ахиллесом.

Вскоре внезапно начались военные действия более или менее случайного характера, и Цезарь не замедлил нанести свой первый удар по врагам. Узнав, что они пытаются посадить людей на свои корабли, которые стояли на приколе в западной части Большой гавани, и зная, что сам он недостаточно силен, чтобы удержать или использовать больше чем несколько из них, Цезарь послал небольшой отряд, которому удалось поджечь и уничтожить весь флот, состоявший из 50 боевых кораблей, которые во время последних боевых действий были одолжены Помпею, из 22 сторожевых кораблей и 38 других судов, оставив противнику только те суда, которые стояли в гавани Счастливого Возвращения за дамбой. В этом пожаре, по-видимому, сгорели и некоторые постройки на набережной рядом с гаванью, а также была уничтожена какая-то часть знаменитой Александрийской библиотеки. Но то, что писатели того времени умалчивают об этой катастрофе, указывает на то, что потеря была невелика и, по-моему, можно не считаться с утверждением более поздних авторов о том, что тогда сгорела вся библиотека. Следующим ходом Цезаря был захват Фаросского маяка и восточной оконечности острова, на которой он был построен, в результате чего вход в Большую гавань был заблокирован, а выход кораблей самого Цезаря в открытое море превратился в маневр, который можно было совершить в любой момент. Одновременно Цезарь быстро построил сильные укрепления во всех уязвимых точках своей сухопутной обороны и тем самым полностью обезопасил себя от прямого нападения.

Его не очень беспокоила эта ситуация. Говорят, что Цезарю приходилось не раз бодрствовать всю ночь, чтобы обезопасить себя от рук наемных убийц. Но никакое непредвиденное обстоятельство такого рода не помешало ему наслаждаться жизнью в Александрийском дворце. С ранней юности Цезарь, вероятно, привык к мысли о кинжале наемного убийцы. Его многочисленные любовные интрижки делали возможность внезапной смерти неотвратимой каждый день, а карьера политика и правителя тоже постоянно подставляла его под возможное покушение. Ревность мужей, чьих жен он соблазнил, месть людей, выживших после массовых избиений, которые он спровоцировал, возмущение политиков, чьим амбициям он мешал, и ненависть огромного количества людей, которых он так или иначе обидел, подвергали жизнь Цезаря постоянной опасности. Поэтому махинации Потина не достигли цели, боевой дух и изобретательный ум великого римлянина по-прежнему были на высоте, и он сделал в сложившейся ситуации то, что, попросту говоря, было бессовестным соблазнением царицы Египта.

Клеопатра, по-видимому, испытывала такое же сильное влечение к Цезарю, какое он испытывал к ней. И хотя сначала каждый из них осознавал, каким преимуществом он будет обладать, завоевав сердце другого, и регулировал свои действия соответствующим образом, видимо, не стоит сомневаться в том, что после пары дней близкого дружеского общения между ними возникла самая настоящая романтическая привязанность. Со стороны Клеопатры, безусловно, любовь была полна свежести первого серьезного чувства в жизни, а со стороны Цезаря несомненна страсть далеко не юного (родился в 102 или 100 г. до н. э., то есть 54 или 52 года в 48 г. до н. э. – Ред.) мужчины, который наслаждался живостью и прелестью прекрасной девушки. Будучи уже в возрасте, Цезарь тем не менее был, как сказал бы романтик, идеальным любовником. Его красивое лицо с резкими чертами (Цезарь принадлежал к древнему римскому патрицианскому роду Юлиев. – Ред.), атлетическая и изящная фигура, привлекательные манеры и удивительные и великие дела, которые он совершил, были предназначены для того, чтобы завоевывать сердца женщин. А для Клеопатры он, вероятно, обладал особой притягательностью благодаря своей репутации храброго и надежного человека в любой ситуации, а также благодаря демонстрируемому им в тот момент хладнокровию и кажущейся беспечности.

На тот момент Цезарь пребывал в отпускном настроении и вел во дворце жизнь полную веселья. Он сбросил с себя государственные заботы с легкостью, которая стала частой практикой в искусстве снимать с себя ответственность. И когда 25 октября Цезарь получил из Рима весть о том, что его сделали диктатором на следующий, 47 г. до н. э., он почувствовал, что причин для беспокойства нет. Пока несчастный юный Птолемей дулся, отойдя на второй план, Цезарь и Клеопатра открыто искали общества друг друга и веселились вместе, казалось, почти целыми днями. С таким мужчиной, как Цезарь, результат близкого общения был неизбежным; также можно было не ожидать, чтобы беспечная и импульсивная двадцатилетняя девушка будет вести себя осторожно и пристойно в таких необычных и волнующих обстоятельствах. Возможно, что Клеопатра уже прошла через брачную церемонию со своим братом-соправителем, согласно обычаю египетского царского двора, но весьма маловероятно, чтобы это было чем-то большим чем пустая формальность, и нет причин сомневаться в том, что она еще не знала мужчины, когда встретила Цезаря. Ребенок, которого она в должные сроки родила диктатору, был ее первенцем; но если бы ее предыдущий брак не был формальным, она, возможно, уже наслаждалась бы преимуществами материнства, если принимать в расчет ее плодовитость впоследствии.

Веселая жизнь в осажденном дворце и развитие любовных отношений, разворачивающихся в нем, были грубо нарушены двумя последовательно произошедшими событиями, которые немедленно вызвали действительно серьезные боевые действия. Маленькая принцесса Арсиноя, которая, как и все женщины рода Птолемеев, вероятно, была наделена сильным духом и бесстрашием, внезапно скрылась из пределов римских оборонительных рубежей в сопровождении своего nutritius (воспитатель, наставник. – лат.) Ганимеда и присоединилась к египетской армии под командованием Ахиллеса. Заговор, составленный, без сомнения, Ганимедом, имел своей целью возвести принцессу на трон, пока Клеопатра и двое ее братьев находились фактически в заточении на мысе Лохиас. И как только Арсиноя и Ганимед добрались до штаба египетской армии, они начали открыто подкупать всех офицеров и чиновников для достижения своей цели. Но Ахиллес, который вел свою игру, решил, что умнее будет остаться верным своему монарху и попытаться спасти его из когтей Цезаря. Вскоре между Ганимедом и Ахиллесом возникла ссора, которая закончилась убийством последнего, а его функции тотчас были взяты на себя его убийцей, после чего война пошла с новой силой. Перед смертью Ахиллеса Потин тайно связался с ним, по-видимому с целью обсуждения возможности убийства Цезаря и осуществления бегства царя Птолемея и его самого из дворца, прежде чем Арсиноя и Ганимед начнут контролировать ситуацию. О заговоре Цезарю сообщил его брадобрей, «суетливый человек, занимавшийся подслушиванием, чрезмерная робость которого заставляла его во все совать свой нос». И на пиру в честь примирения Птолемея и Клеопатры Потин был арестован и немедленно обезглавлен – смерть, которую поэт Лукан считает слишком хорошей для него, так как именно такой смертью умер великий Помпей. Пока, насколько можно судить теперь, Цезаря можно полностью оправдать за то, что он убрал этого злокозненного евнуха с дороги во избежание дальнейших бед. Потин принадлежал к той категории придворных, которая встречается на протяжении всей истории Востока и неизменно вызывает осуждение более нравственного Запада. Но все же следует помнить один факт, который говорит в пользу Потина: насколько нам известно, он одинаково энергично плел интриги как ради своего юного царя Птолемея, так и ради своего собственного продвижения, а его предательские шаги были направлены против угрожающего вторжения силы, которая безжалостно разрушала жизнь царских домов обозримого мира. Преступление Потина против проигравшего Помпея было не более подлым, чем многие из известных деяний царского двора, которому он служил. А того факта, что он, подобно двум другим участникам заговора, Ахиллесу и Теодоту, заплатил за свои дела кровью и жизнью, достаточно, чтобы избавить его, жившего в те далекие времена, от дальнейших проклятий.