Политическая цензура в СССР. 1917-1991 гг. - Татьяна Горяева Страница 12

В том же ключе была выполнена монография Л.В. Максименкова «Сумбур вместо музыки. Сталинская культурная революция 1936–1938» (М., 1997). В ней, как указывает автор, на основе изучения архивных документов из партийных фондов, помет и резолюций членов Политбюро, Агитпропа ЦК, самого И. Сталина и его окружения предлагается новая версия сталинской культурной революции 1936–1938 гг. Такой тщательный анализ, напоминающий порой составление сложного мозаичного рисунка, помог автору вскрыть тайные намерения и страсти, которые на поверхности облачались в пристойные формы «борьбы с формализмом и натурализмом в советском искусстве». Автор подчеркивает роль и назначение Комитета по делам искусств при СНК СССР, раскрывает механизм идеологического контроля и многоступенчатой цензуры посредством создания параллельных органов управления культурой. В это системное построение автор вмонтировал сюжеты о, казалось бы, известных «постановлениях» и «делах» оперы Д. Шостаковича «Леди Макбет», М. Булгакова, В. Мейерхольда, С. Эйзенштейна, Д. Бедного и др., которые несмотря на особенности каждого, были объединены поставленной властью целью «укрощения искусства».

Попытку осмысления цензуры как общественного явления осуществил в кандидатской диссертации молодой ученый из Екатеринбурга И.Е. Левченко ^{64}. Он впервые рассмотрел такие основополагающие функции цензуры, как идеологическая и политическая, их место в политической системе власти. Однако в силу хронологических рамок исследования, ограниченных 1920-ми гг., и базирования работы на местных источниках, она имеет локальное историографическое значение. В статьях и учебном курсе лекций Г.В. Жиркова из Санкт-Петербургского университета (факультет журналистики) цензура рассматривается в общекультурном контексте ^{65}.

Определение места и роли института цензуры в политической структуре общества тесно связано с исследованием тоталитаризма, изучению которого посвящены работы западных теоретиков ^{66}, а также отечественных историков на материале советской истории ^{67}.

Большинство исследователей ушло от перестроечных взглядов на тоталитаризм, который связывали в основном с 1930–1940-ми гг. Главным образом, начало тоталитарного периода связывают с годом «великого перелома» (А.А. Данилов, Л.Г. Косулина) или считают, что хронологические рамки периода тоталитаризма полностью совпадают со всем периодом советской власти, поскольку все признаки этой системы определились сразу же после переворота 1917 г. (А.В. Бакунин). В противовес этому мнению Ю.И. Игрицкий считает, что тоталитарным было государство, а не советское общество, поскольку идеология не имела всеобъемлющего характера и не была религией для всех граждан. Вот почему она рухнула при первом же прорыве гласности. При этом Игрицкий полагает, что не на всех этапах советское общество имело тоталитарный характер, оно втягивалось в это состояние постепенно, чередуя периоды с элементами тоталитаризма и авторитаризма ^{68}.

Наиболее близко к сущности тоталитаризма подошли в своих работах исследователи советской культурной политики. Почти одновременно вышли в свет монографии Т.П. Коржихиной «Извольте быть благонадежны!» (М., 1997) и К. Аймермахера «Политика и культура при Ленине и Сталине. 1917–1932» (М., 1998), посвященные истории деятельности литературно-художественных группировок 1920 — начала 1930-х гг. Книга Т.П. Коржихиной монументальное исследование, восстанавливающее механизм взаимодействия государственной идеологии и культуры. Мы уже отмечали, что в качестве одной из наиболее эффективных форм управления культурой и искусством использовались общественные творческие организации, которые в результате правовых, кадровых и иных изменений за более чем десятилетний период своего существования были ликвидированы, преобразованы или превратились в послушные средства манипуляции. История блестящего расцвета и заката русской культуры первой четверти XX в. показывает, насколько опасен и разрушителен компромисс интеллигенции с властью. Отдельное место в каждом историческом периоде занимает роль и значение цензурных органов, направляемых из Агитпропа ЦК партии. Монография К. Аймермахера рассматривает деформационные процессы в культуре, прежде всего, в связи с деятельностью Пролеткульта, РАПП, журнала «На посту» — непримиримых борцов за чистоту «пролетарской литературы», выполнявших буферную роль своеобразных цензоров, с помощью которых проводились разделение литераторов на «своих» и «чужих» и их дальнейшая унификация.

Теме «Культура и власть» посвящены монографии Т.Ю. Красовицкой, Т.В. Беловой, сборники статей и статьи в научной периодике ^{69}. Среди многочисленных работ, отражающих вмешательство политической цензуры в литературный процесс, следует отметить сборник докладов и статей «Госбезопасность и литература на опыте России и Германии» одноименной конференции 1993 г. Его авторы (Е. Эткинд, А. Борщаговский, В. Оскоцкий, В. Шенталинский, А. Рогинский, А. Даниэль, А. Приставкин и др.) раскрывают механизмы системы, включающей наряду с партийными и цензурными инстанциями репрессивные органы ^{70}. Судьбам советских писателей была посвящена специальная серия «С разных точек зрения», в которой вышли монографии «“Доктор Живаго” Бориса Пастернака», «“Жизнь и судьба” Василия Гроссмана» ^{71}, книга В. Шенталинского о литературных архивах КГБ ^{72} и многие другие работы ^{73}.

Обращение к исследованию механизма подавления в государствах тоталитарного типа было вызвано также стремлением переосмыслить историю Советского государства, постараться разобраться в сущности сталинизма ^{74}. Социологией сталинизма успешно занимались философы и политологи ^{75}. Появились работы, в которых на основе новых материалов подвергались ревизии основы основ, исследовался генезис механизма власти в системе сталинизма, в частности судьба постановления ЦК «О журналах “Звезда” и “Ленинград”» ^{76}; политические аспекты сталинской идеологии, выраженной в создании «Краткого курса истории ВКП(б)» ^{77}, и другие вопросы культуры ^{78}. Попытки раскрыть механизмы управления культурой без объективной фактической основы приводили некоторых историков к схематичным представлениям об этой системе ^{79}. Появилась потребность обратиться к истокам российской либеральной мысли, судьбам русской революции, роли и месту цензуры в российской истории ^{80}. В статьях А. Рейтблата, А. Янова, А. Алтуняна в журнале «Вопросы литературы» проводятся исследования корней и истоков русской революции и ее трагической судьбы, изменившей облик российского общества и государства. Не лишенные в определенной степени субъективизма и излишнего пафоса, характерного даже для научной публицистики этого времени, эти статьи богаты фактическим материалом и ценными авторскими наблюдениями о природе национального менталитета и его склонности к сильной власти. Б. Андроникашвили-Пильняк, В.Н. Дядичев, Г.А. Белая, Ю. Карабичевский продолжают эту тему, но уже на материале советской истории ^{81}.