Кловис Дардантор - Жюль Верн Страница 12

Поскольку перпиньянец упорно твердил, что все слова, обозначающие какое-либо нарушение здоровья, ему неведомы и кажутся бессмысленными, Жан, немало забавляясь происходившим, спросил, используя уникальное понятие, сосредоточившее в себе всю человеческую невоздержанность:

— Вы предавались когда-нибудь распутству?

— Нет… поскольку никогда не был женат.

Трубный глас этого оригинала прозвучал такими раскатами, что стаканы зазвенели, словно от качки. Тут уж стало совершенно невозможно понять, является ли этот немыслимый господин образцом воздержанности и уже как следствие этого обладателем отменного здоровья или же разгадка его отличного физического состояния кроется в крепкой от рождения телесной конституции, которой не смогло бы причинить вреда никакое излишество.

— Ну-ну, — признал Бюгараш, — я вижу, месье Дардантор, что природа создала вас на добрую сотню лет!

— Почему бы и нет, дорогой капитан?

— Да, почему бы и нет? — повторил Марсель.

— Просто, когда машина крепко сделана, отлично отлажена, смазана, хорошо содержится, нет причин, мешающих ей действовать всегда! — заявил перпиньянец.

— И в самом деле, — согласился Жан. — Но все до поры до времени, пока не выявится недостаток топлива.

— Ну уж чего-чего, а горючего достаточно! — воскликнул месье Дардантор, похлопав по жилетному карману, откуда послышался металлический звон. — А теперь, дорогие господа, — добавил он, звучно рассмеявшись, — не хватит ли экзаменовать меня?

— Нет, нет! — ответил доктор и заметил, стремясь уложить своего собеседника на обе лопатки: — Ошибаетесь, милостивый сударь! До сих пор еще не существует такой неизнашиваемой машины или механизма столь совершенного, чтобы он в один прекрасный день не смог испортиться…

— А это уж от механика зависит! — отрезал перпиньянец, наполнив до краев стакан.

— Но, в конце-то концов, — воскликнул доктор, — вы все-таки умрете, я полагаю?

— А почему это вам так хочется, чтобы я умер, если я никогда не обращаюсь к врачам? За ваше здоровье, господа!

И посреди общего веселья месье Дардантор поднял стакан и, радостно чокнувшись с сотрапезниками, опорожнил его одним махом. Разговор, шумный, горячий и оглушающий, продолжался вплоть до десерта, разнообразие и отменные свойства которого заставили забыть предыдущие блюда.

Нетрудно представить, как действовал этот застольный гам несчастных обитателей кают, распростертых на ложе страдании. От соседства со столь шумными собеседниками тошнота у них только усиливалась.

Уже несколько раз месье Дезирандель появлялся у входа в ресторанный зал. Поскольку обеды его и супруги были включены в стоимость проезда, он, не имея возможности съесть свою порцию, испытывал крайнюю досаду. Но как только сей многотерпец отворял дверь, то тотчас же ему становилось плохо, и он спешил ретироваться на палубу. И лишь одна мысль утешала его: их сын Агафокл ест сейчас за троих! И действительно, милое чадо трудилось на совесть, стараясь как можно полнее оправдать родительские расходы.

После заключительной реплики Кловиса Дардантора разговор перекинулся на другую тему. Всех интересовал вопрос: нельзя ли найти уязвимое место в броне этого любителя хорошо попить, поесть и пожить? Его телесная конституция была превосходной, здоровье — несокрушимым, а организм — первоклассным — все это, конечно, бесспорно. Но, что там ни говори, он все-таки покинет сей бренный мир, как все прочие смертные или, скажем, почти все, чтобы никого не пугать. И когда пробьет роковой час, то кому достанется его огромное богатство? Кто вступит во владение домами и движимым имуществом бывшего бочара из Перпиньяна, которому судьба так и не дала ни прямых наследников, ни родственников по боковой линии?

Об этом-то и спросил его Марсель:

— Отчего же не позаботились вы сотворить себе продолжателей рода?

— Каким образом?

— Да самым обычным, черт возьми! — вскричал Жан. — Став супругом какой-нибудь женщины, молодой, красивой, хорошо сложенной и достойной вас.

— Мне… жениться?

— Конечно!

— Что-что, а это мне никогда в голову не приходило!

— По-моему, такая мысль должна была бы вас осенить, месье Дардантор, — заявил Бюгараш. — Но, пожалуй, у вас есть еще время…

— А вы-то женаты, дорогой мой капитан?

— Нет.

— А вы, доктор?

— Тем более.

— А вы, господа?

— Никак нет, — ответил Марсель, — но в нашем возрасте это неудивительно.

— Отлично! Но, если вы сами холостяки, почему же вам так хочется, чтобы я оказался женат?

— Ну, чтобы иметь семью, — объяснил Жан.

— И вместе с нею семейные хлопоты!

— Главное, это дети, а потом и внуки…

— А в придачу — тревоги и беспокойство!

— Необходимо иметь прямых наследников, чтобы было кому скорбеть о вашей смерти.

— Или же радоваться ей?!

— А вы подумайте, — продолжал Марсель, — не порадуется ли государство, унаследовав все ваше состояние?

— Государство?.. Унаследует мое состояние?.. И тут же проест, как это ему всегда было свойственно?..

— Это не ответ, месье Дардантор. Известно, основное предназначение человека — создавать семью и продолжать себя в своих детях.

— Верно, но ведь можно иметь их и не женившись.

— Как прикажете вас понимать? — спросил доктор.

— Только в самом прямом смысле, и что касается меня лично, я предпочитаю детей, уже появившихся на свет.

— Вы хотите сказать, приемных? — решил уточнить Жан.

— Ну конечно же! Это во сто крат лучше и разве не более разумно? К тому же есть возможность выбора. Например, плохо, что ли, взять детей здоровых и душой и телом, когда они уже перенесли всякие там коклюши, скарлатины, кори. Блондинов или брюнетов, умных или глупых! Кого захотел, того и подарил себе — мальчика или девочку! Не возбраняется заиметь одного ребенка или двоих, троих, четверых, да хоть дюжину! Все зависит от врожденной тяги к усыновлению. Человек волен сотворить хоть целое семейство наследников, причем с заранее гарантированными физическими и моральными достоинствами, не дожидаясь, пока Господь Бог снизойдет благословить брачный союз. Я предпочитаю сам благословить себя — в подходящий час и по собственному желанию.

— Браво, месье Дардантор, браво! — воскликнул Жан. — За здоровье ваших приемышей!

И стаканы звонко чокнулись в который уже раз.

Много потеряли бы сотрапезники, если бы не услышали заключительной фразы из тирады экспансивного и поистине великолепного перпиньянца, неспособного, впрочем, сделать из нее практический вывод.

— Пусть в вашем методе и есть какой-то резон, — счел своим долгом заметить Бюгараш, — но если к нему прибегнут все, в мире останутся одни только приемные отцы. Подумайте сами, спустя какое-то время совершенно исчезнут дети, и тогда просто некого будет усыновлять!