На войне. В плену. Воспоминания - Александр Успенский Страница 12

В этот вечер, часу в восьмом, я со своей ротой назначен был в сторожевое охранение по северо-западной опушке леса Фришин у деревни Бебер-Свальде. От места боя у местечка Клейн-Шонау до этой деревни (путь шел лесом, вдоль железной дороги от Фридланда на Тапиау) расстояние было более десяти километров. Страшно изнуренная целодневным боем у Шонау, моя рота скоро идти не могла, и мы пришли к месту сторожевого охранения только в одиннадцать часов вечера, а пока я связался телефоном с соседней ротой 108‑го полка (правее меня) и расставил свои караулы и заставы, было далеко за полночь.

Днем в этом месте шел бой (район 108‑го Саратовского полка), и сейчас все увеличивавшееся зарево зажженной артиллерийским огнем усадьбы начало освещать и наши, только что вырытые, окопы, которые могли быть обнаружены немцами; поэтому, несмотря на сильное утомление, пришлось перенестись в тень, на самую опушку леса, и снова окапываться ввиду близкого противника.

В этой тяжелой обстановке, когда совершенно надорваны были наши физические силы – в дневном бою, десятикилометровом переходе, занятии участков охранения и копании окопов, – я особенно оценил своих помощников – подпрапорщиков и унтер-офицеров. Офицеров в моей роте уже в это время не было: поручик Кульдвер был прикомандирован к штабу полка (помощником адъютанта), подпоручик Врублевский временно командирован в штаб корпуса за пополнением полка запасными, а подпоручик Бадзен, раненный в бою 7 августа под Гумбиненом, еще лежал в госпитале. Обязанности офицеров исполняли мои кадровые унтер-офицеры, и только благодаря им в эту ночь все полевые посты, караулы и заставы точно заняли указанные мною места и окопались, вполне приготовясь, в случае появления противника, встретить его. Чувство долга и присяги и старая дисциплина преодолевали все!

Наконец, чтобы отдохнуть, я прилег в темноте на целую кучу брошенных немецких шинелей и ранцев. Голову положил на что-то твердое, как мне показалось – немецкий ранец, и сейчас же стал засыпать. И вот, слышу сквозь сон, как дежурный телефонист говорит мне: «Ваше высокоблагородие! Ведь вы легли на убитого немца!.. Пожалуйте лучше сюда, к нам в окоп, к телефону». Я поднял голову и, действительно, при свете электрического фонарика увидел труп убитого немецкого солдата, на спине которого лежала моя голова!..

Но нервы за время всех боев уже так были притуплены, утомление от трех почти бессонных перед этим ночей так было велико, что я, как только лег на новое мес то, сейчас же крепко заснул под охраной двух бодрых, выспавшихся днем телефонистов. По счастью, в эту ночь немцы нас здесь не побеспокоили. Рано утром по телефону получил приказание снять сторожевое охранение и присоединиться к полку.

Когда совсем рассвело, я увидал необыкновенно красивую местность, где мы провели эту ночь.

Совсем близко – небольшое озеро, как в зеркале, отражало опушку багряного, в ярких осенних тонах леса и крайние домики усадьбы, утопавшие в свежей еще зелени сада. Около домиков, ближе к нашим окопам, красивая клумба с цветами, но здесь же, на клумбе, среди роскошных махровых астр, нежных белых георгинов и поздних роз и прямо под навесом спелых, лопающихся от сока яблок и груш лежал убитый во вчерашнем бою белокурый молодой немец-солдат…

Остекленевший взор его устремлен был в небо, на груди его огромное пятно запекшейся крови… а на траве и цветах около него – слезы обильной росы!

Дали еще тонули в молочных облаках тумана, но на востоке уже горело зарево восходящего солнца и пробуждало во мне радость жизни.

Я быстро собрал роту и двинулся к полку. Телефонисты, весело перекликаясь, вслед за нами спешно снимали и накатывали на катушки проволоку полевого телефона.