Десять загадок наполеоновского сфинкса - Сергей Нечаев Страница 12

Послушаем же, как она излагает свою версию этого происшествия:

Когда часы пробили половину шестого утра, я услышала в конце длинного коридора шаги Первого консула. Сердце мое отчаянно забилось. Я отдала бы жизнь за то, чтобы Жюно сейчас был в Париже. Мне хотелось сделать его невидимым, спрятать его куда-нибудь, но было уже поздно.

Положив голову на подушку, я решила ничего не предпринимать.

Дверь с шумом распахнулась:

— Как! Вы все еще спите, госпожа Жюно! В день охоты! Я ведь вас предупреждал, что…

Продолжая говорить, Первый консул прошел по комнате, чтобы приблизиться к кровати, приподнял полог и застыл в изумлении, увидев так хорошо знакомое ему лицо. Лицо самого верного, самого преданного друга!

Я почти уверена в том, что поначалу он подумал, что это ему привиделось.

В свою очередь и Жюно, не совсем еще отошедший ото сна, смотрел на Первого консула с тем удивленным видом, который поразил бы любого, кто мог бы присутствовать при этой необычной сцене.

— Боже, мой генерал, зачем это вы пришли к моей жене в такое время?

— Я пришел затем, чтобы разбудить госпожу Жюно на охоту, — ответил Первый консул, — бросив на меня тот долгий пронзительный взгляд, который я помню вот уже тридцать лет. — Но, я вижу, у нее есть будильник, который поднимает ее намного раньше, чем я. Я мог бы рассердиться на вас, господин Жюно, поскольку вы нарушили мой приказ.

После нескольких шуток, произнесенных наигранно веселым тоном, Бонапарт ушел, а Жюно, наивности которого можно только поражаться, тут же вскочил с кровати и сказал жене:

— Да, должен признаться, это — прекрасный человек! Какая доброта!.. И это вместо того, чтобы отругать меня, вместо того, чтобы погнать меня, как преступника, исполнять мои обязанности в Париже. Моя Лора, согласись, что он и впрямь удивительный человек, не вписывающийся в общечеловеческие рамки…

Через час все гости собрались на каменном мосту сада. Бонапарт сел в небольшую коляску, и подозвал к себе Лору:

— Госпожа Жюно, не соблаговолите ли составить мне компанию?

Молодая женщина села в коляску, и они выехали из замка. Некоторое время они ехали молча, пока, наконец, Первый консул не сказал:

— Вы полагаете, что вы очень умны?

Очень смущенная — как вспоминает она в своих "Мемуарах" — госпожа Жюно ответила:

— Я полагаю, что не намного выделяюсь среди других, но надеюсь, что и не совсем глупа.

— Конечно, не глупа. Вы просто дура!

И поскольку она молчала, добавил:

— Вы можете мне объяснить, почему это вы оставили у себя мужа?

— Объяснение настолько просто, что напрашивается само собой, генерал. Я люблю Жюно. Мы женаты, и я считаю, что нет ничего противоестественного в том, что муж проведет ночь со своей женой.

— Но вы ведь знаете, что ему это запрещено, и знаете также, что мои приказы должны выполняться.

— Меня они не касаются. Вот когда консулы начнут распоряжаться интимной жизнью семейных пар и определять, сколько времени и когда они должны видеться друг с другом, тогда я буду вынуждена подчиниться. Но пока, генерал, законом для меня, признаюсь вам, является только мое желание.

Вечером того же дня Лора Жюно покинула Мальмезон.

Правдива ли история, рассказанная госпожой д’Абрантес? Завершилась ли неудачей любовная атака Первого консула? Современные историки до сих пор отказываются верить в это.

Вся глава "Мемуаров", которую я вам сейчас вкратце пересказал, написана, как мне кажется, с одной лишь целью: объяснить приход Бонапарта в комнату Лоры в то утро, когда там находился Жюно.

С другой стороны, следует обратить внимание на один примечательный факт: приключение в Мальмезоне произошло летом 1801 года. А 6 сентября Бонапарт, у которого после описанной Лорой сцены явно не было никаких оснований быть любезным с семейством Жюно, вручил им тридцать миллионов франков (триста тысяч современных французских франков).

Кроме того, — уточняет Жан Саван, — бригадный генерал Жюно был произведен, без особых на то оснований, в чин дивизионного генерала. Позднее, уже во времена Империи, он ежегодно получал семьдесят пять миллионов старых франков.

Вряд ли мужчина будет так щедр с женщиной, которая его отвергла. А посему мы можем допустить, что Бонапарт приходил по утрам к госпоже Жюно не только для того, чтобы разбирать там почту, но и для того, чтобы начинать день с занятия более приятного, чем разработка планов предстоящих баталий…

Все в рассуждениях Ги Бретона кажется, на первый взгляд, очень убедительным, если исходить, как и автор этих рассуждений, из того, что вышеописанное приключение в Мальмезоне произошло летом 1801 года. Однако есть авторы, например Гертруда Кирхейзен, которые точно указывают, что это было летом в 1803 году.

Вообще Ги Бретон в своих многочисленных произведениях, посвященных наполеоновским временам, демонстрирует удивительное пренебрежение к цифрам и датам. В той же приведенной нами главе, например, он пишет, что Лора Пермон вышла замуж за Жюно в двадцать лет. Это — явная ошибка, ибо Лора родилась в 1784 году, а вышла замуж за Жюно не в 1804 году, а значительно раньше — в 1800-м.

Небольшая перестановка дат переворачивает рассуждения и выводы Ги Бретона с ног на голову. Ибо всего через несколько месяцев после описанных событий в самом начале 1804 года Жюно сначала был отправлен из Парижа в небольшой городок Аррас, что следует рассматривать как явное понижение, а затем, вопреки ожиданиям, не был включен в число тех, кто получил маршальские жезлы.

Если это рассматривать, следуя бретоновской логике, как «щедрость» добившегося своего мужчины, то тогда Наполеон точно «приходил по утрам к госпоже Жюно не только для того, чтобы разбирать там почту». Мы же останемся при нашем мнении, изложенном выше.

* * *

Относительно самого Жюно также бытует мнение, что в 1796 году во время командировки в Париж для представления Директории захваченных Итальянской армией Бонапарта вражеских трофеев между ним и Жозефиной Бонапарт произошли события, которые можно трактовать как любовный роман.

В частности, Гертруда Кирхейзен намекает нам о повышенном внимании Жозефины к Жюно. Она пишет: «Уже по дороге из Парижа в Италию он был свидетелем ее флирта с Шарлем, да и сам он тоже привлекал тогда взоры генеральши».

Морис Монтегю еще более категоричен. Описывая сцену, в которой император Наполеон принимает решение о разрыве с императрицей Жозефиной, он рассказывает о том, что ожидающие решения Камбасерес, Талейран и Фуше пытаются достаточно настойчиво давить на Наполеона, ссылаясь на интересы Франции, на необходимость появления наследника престола, на очень часто компрометирующее императора поведение его жены.