Герой Трафальгара. Судьба адмирала Нельсона - Владимир Шигин Страница 12

Наконец Гамильтон и сам стал склоняться к женитьбе. Однако как истинный дипломат он первым делом выяснил, не повредит ли будущая женитьба его репутации при королевском дворе. В ответ Гамильтон получил заверения короля Фердинанда и королевы Марии Каролины в том, что жена английского посла всегда будет с радостью принята при их дворе.

А потому во время ближайшего отпуска сэр Гамильтон женился на Эмме. Произошло это достославное событие 6 сентября 1791 года в церкви Марилебон. Женитьба старого аристократа на бывшей проститутке сразу же стала достоянием общества. Лондонские поэты изощрялись в эпиграммах:

О, рыцарь неаполитанский, правда ль то,

Что, бросив галерею, где хранил

Ты мраморных и бронзовых богов,

Женился на богине, но живой?

Запри чертог на хитрых сто замков

Из опасенья, что красавица твоя

Уйдет бродить — вот так, из баловства.

И если вдруг, хватившись божества,

Ты бросишься на поиски во храм,

Не удивляйся, если ты ее найдешь —

Как следует пошарив по кустам.

Что касается Гамильтона, то он игнорировал все пересуды и искренне гордился своим приобретением. Возможно, в его поведении был свой смысл: престарелый дипломат давал этим понять, что, женившись на молодой женщине, он полон и духовных, и физических сил, что вполне способен и дальше исполнять свои служебные обязанности, что его еще рано списывать со счетов.

Безусловно, Эмма была необыкновенно красива. В этот период ее увидел путешествующий по Италии Гёте. «Леди очень хороша собой», — записал он в дневнике о супруге английского посла.

Зная живой и веселый характер своей молодой жены, ее необыкновенную общительность, Гамильтон, безусловно, надеялся, что она вскоре установит самые тесные связи с неаполитанской королевой и тем самым переведет отношения английского посла с королем из формально-дипломатических в семейно-дружеские. Что это значило для влияния Англии на расклад политических сил в Средиземноморье, да еще в столь тревожное время, говорить не приходится. Исходя из этого, думается, что помимо своего личного увлечения молодой красавицей сэр Гамильтон преследовал и политические цели. Это лишний раз доказывают и все последующие отношения четы Гамильтонов с Нельсоном. Нет, сэр Уильям вовсе не был, как пишут иные историки, старым сластолюбивым маразматиком. Он был опытным и циничным дипломатом, для которого нравственность и добродетель не имели никакой цены по сравнению с задачами большой политики. Он был сластолюбив, но его сластолюбие касалось не только и не столько предмета его обожания, сколько той великой интриги, которой он посвятил всю свою жизнь и в которой не без оснований считал себя гроссмейстером. Эмме сэр Гамильтон отвел роль не только королевы своего сердца — она должна была стать ферзем на шахматном поле грядущих политических игр, с ее помощью он намерен был выиграть все партии!

Сразу после женитьбы Гамильтон начинает настоящую «рекламную кампанию» для Эммы, стараясь создать вокруг нее ореол неотразимой и роковой красавицы, законодательницы мод и хозяйки влиятельного политического и светского салона. Эмма подходила для этой роли как нельзя лучше. Она обладала врожденной артистичностью и прекрасными манерами, умела мгновенно перевоплощаться, у нее был превосходный голос и замечательный слух. Вскоре, поняв всю силу обаяния Эммы, Гамильтон устраивает весьма оригинальные представления для избранной публики с участием своей молодой жены, во время которых она драпировалась в полупрозрачные шали и принимала красивые, но несколько вызывающие позы. В неаполитанском высшем свете эти представления именовали достаточно невинно — «живые картины». Действо «живых картин» было настолько смело и дерзко для того времени, что они весьма быстро достигли намеченной цели. Дом Гамильтонов стал самым известным политическим салоном Неаполя, а леди Гамильтон — самой блестящей светской львицей в королевстве.

Из записок Гёте, посетившего такое представление в доме Гамильтонов: «Старый рыцарь (Гамильтон. — В.Ш.) заказал для нее греческий костюм, который ей поразительно идет. В тунике, с распущенными волосами, манипулируя парой шалей, жена его принимает самые разнообразные позы, меняет выражение глаз и лица, причем так искусно, что зрителю кажется, что он грезит наяву. Творения художников, которые считали их своей удачей, зритель видит в движении, в восхитительном разнообразии и совершенстве. Вот она стоит, вот опускается на колени; сидит, потом ложится. Мы видим ее серьезной или печальной, игривой или ликующей, кающейся или бездумной; она то угрожает, то страждет — все эти состояния души быстро сменяют друг друга. С удивительным вкусом она драпирует шаль по-разному в зависимости от выражения лица; из одной и той же косынки она способна сделать различные головные уборы. Старый рыцарь держит в руках лампу и всей душой переживает этот спектакль».

На писателя Хараса Уолпола, друга Гамильтона, приехавшего навестить его в Неаполь, леди Гамильтон произвела неотразимое впечатление своим пением: «О! Да ведь она изумительно поет! У нее красивый, сильный голос, она прекрасно исполняет и комические, и трагические вещи. Партию Нины она спела на высочайшем уровне, к тому же ее позы — это целый театр, где царят грация и мимика». Впрочем, Уолпол на правах старого друга все же деликатно поинтересовался, как относится Гамильтон к не совсем беспорочному прошлому своей жены, которое ни для кого секретом не было.

Гамильтон отреагировал на это замечание философски:

— Общеизвестно, что раскаявшийся распутник превращается в примерного мужа. Почему того же нам не сказать и о женщине?

Что касается королевы Марии Каролины, то вскоре она стала самой близкой подругой Эммы. Недруги говорили, что в их связи было нечто порочное, и основания для таких подозрений действительно были Каролина, как и Эмма, была весьма изобретательна в любви и, страдая от невнимания мужа, имела явную склонность к любви однополой. Поэтому, когда королева и Эмма при каждой встрече в нарушение всех существующих правил бросались в объятия друг друга и страстно целовались, это шокировало присутствующих. Однако никаких доказательств любовной связи Марии Каролины с Эммой у историков нет.

Неаполитанская королева была на редкость цельной и сильной личностью. Дочь австрийской императрицы Марии Терезии, родившая восемнадцать детей (из которых в живых остались восемь), она фактически отстранила от реальной власти своею мужа и единолично правила королевством. Именно поэтому интимная дружба Марии Каролины с Эммой делала последнюю едва ли не соправительницей королевства.

Что касается короля Фердинанда IV, то он являлся типичным Бурбоном: был туп и ленив, любил свежевать убитых оленей и кабанов. При всем этом король был еще и патологически труслив.

Чтобы понять поведение королевы, необходимо знать, что в тот момент для нее и короля Фердинанда были чрезвычайно важны тесные союзнические отношения с Лондоном. Революционная Франция уже во всеуслышание объявила Королевство обеих Сицилий в числе своих врагов. Общей сухопутной границы между государствами не было, но Франция зарилась на Северную Италию, и за то, как повернутся события в самое ближайшее время, ручаться не мог никто. Но Франция имела сильнейший флот на Средиземноморье, составить конкуренцию которому могли только англичане. А потому для королевской четы были так необходимы дружеские отношения с четой Гамильтонов, которые в этой непростой обстановке могли оказать неоценимую помощь.