Проклятие любви - Паулина Гейдж Страница 12

На несколько месяцев воздух во дворце загустел от мрачного ожидания, потому что, несмотря на утешительные слова Тейе, прошло совсем немного времени, и все придворные узнали, что Аменхотеп оказался неспособен выполнить супружеские обязанности по отношению к маленькой митаннийской царевне. Этот факт сильнее всего остального укрепил их в мысли, что богу осталось жить недолго, потому что прежде о его любовной ненасытности ходили легенды. И хотя дни Аменхотепа были наполнены мучительной болью и лихорадкой, зловонными отварами озабоченных врачевателей и монотонным завыванием магов, он цеплялся за жизнь и находил в себе силы воспринимать медленное умирание своего тела с черным юмором. За Тадухеппой он больше не посылал, и она замкнулась в горделивом молчании, отнеся его пренебрежение на счет собственного несовершенства. Ночи фараон проводил с мальчишкой, женой или с младшей женой-дочерью. Начался паводок, и живительная влага вновь полилась на выжженные поля, размягчая и взрыхляя плодородную почву. Но на землю вернулись и болезни: в гареме, в лачугах городских бедняков, в хозяйствах феллахов – всюду слышались причитания плакальщиц, всюду звучали рыдания по усопшим.

Наконец стали приходить письма из Мемфиса. Уперев подбородок в накрашенные ладони и поглядывая на свои золотые сандалии, Тейе сидела рядом с пустовавшим троном фараона и внимательно слушала писца, который зачитывал ей свитки. Послания от сына были краткими, льстивыми и утешительными. Он здоров и надеется, что его вечно прекрасная мать тоже здорова. Он полюбил разноликую жизнь Мемфиса, особенно разнообразие духовных верований, которое нашел здесь. Он со всей серьезностью относится к службе в храме Птаха. Тейе часто казалось, что за его словами она ощущает странное одиночество, тоску по привычному окружению гарема, но она считала естественным, что молодой человек, впервые за девятнадцать лет вдохнувший глоток свободы, порой тоскует по защищенности и безопасности прежнего убежища. И при этом она не могла не обратить внимания на тот факт, что Аменхотеп никогда не интересовался здоровьем отца. Если не считать слов, адресованных самой Тейе, и изредка вопросов о Нефертити, от сухого желтого папируса повеяло человеческим теплом лишь однажды, когда он написал о Хоремхебе. Аменхотеп с восторгом рассказывал, как добр к нему молодой военачальник. Тейе находила эти восторженные откровения трогательными, но и тревожащими, ибо о других друзьях сын не упоминал.

Потом она перечитала свитки от самого Хоремхеба. Они приходили регулярно и содержали более живые и обстоятельные рассказы о том, как царевич устроился в своей новой жизни. Хоремхеб ничего не утаивал, он описывал, какое удовольствие получает его царственный друг от катания по городу в золотой колеснице, когда все вокруг кланяются ему. Что Аменхотеп дважды посетил Он, где приносил дары в храмах Ра-Харахти и Атона, а потом долго, пока не опустилась ночная прохлада, спорил о религии со жрецами бога солнца. Что жрецы Птаха едва сдерживают недовольство, потому что он относится к службе в их храме без должного внимания, зато всегда горазд пререкаться с ними. Он стал играть на лютне и сочиняет песни, которые поет для Хоремхеба и его наложниц. Голос у него несильный, но слух хороший.

Тейе слушала, сравнивала, размышляла. Ей передавали письма Аменхотепа к Эйе, присланные прямо во дворец, где Эйе служил смотрителем царских конюшен и надзирал за частью «Величие Атона». Она перехватывала все его письма к Нефертити, которые потом снова запечатывались и доставлялись девушке, но из них она узнавала не много нового. Его письма к невесте почти не отличались от писем к матери, за исключением ссылок на некоторые беседы, которые вели между собой Аменхотеп и Нефертити, когда он еще жил в гареме, – о культе бога Амона, покровителя Фив.

Нефертити переехала во дворец, в анфиладу комнат, примыкавшую к покоям Тейе. Казалось, девушку не расстроило увольнение ее прежних слуг и продажа рабов. С теми, кто теперь прислуживал ей, она обходилась сурово, придиралась к мелочам и не прощала промахов. Ни дня не проходило без слез, пролитых в комнатах для прислуги. Раздражительный характер племянницы нисколько не беспокоил Тейе, ее интересовало только, сможет ли Нефертити стать правительницей страны. Но девушка была надменна и воспитанию поддавалась плохо. В сопровождении свиты, носителей опахал и косметических ящичков она следовала за теткой из залы для приемов на продуваемую теплыми ветрами площадку для парадов, внимательно слушала, но интереса ни к чему не проявляла. Она была уверена, что с ее блестящими черными волосами, светло-серыми миндалевидными глазами, смуглой атласной кожей и чувственным ртом ей нет равных при дворе. Носитель метелки носил за ней также и маленькое медное зеркало, и Нефертити по многу раз за день искала свое отражение в его глянцевой глубине – проверяла, наверное, не появилась ли где морщинка с тех пор, как она в последний раз подкрашивала лицо, с раздражением думала Тейе.

Тейе помнила племянницу с самого рождения. Мать Нефертити, первая жена Эйе, умерла при родах, и Нефертити растила Тии, вторая жена Эйе и мать Мутноджимет. Тии, легкомысленная, нервная, но поразительно красивая женщина, предпочитала жизнь в родовом поместье в Ахмине хлопотному занятию воспитания двух дочерей и заботе о влиятельном супруге, хотя она по-своему любила их. В Ахмине она придумывала украшения, диктовала длинные, бестолковые письма семье и невинно флиртовала с прислужниками. Как жаль, не раз думала Тейе, глядя на тонкий профиль Нефертити, что ни она, ни Мутноджимет не унаследовали от отца его лучших качеств. Но, по крайней мере, Нефертити прилежно отвечала на письма будущего супруга, а когда говорила о нем, что случалось нечасто, то употребляла преувеличенные выражения любви и привязанности.

В один из ветреных весенних дней начала поры цветения, когда всюду на обширных угодьях фараона буйствовала молодая зелень и распускались почки, женщины гарема шумно веселились, катаясь на лодках по Нилу. Тем временем Тейе, лежа в своей спальне и завидуя им, покорно сносила бесстрастные манипуляции врачевателя. После нескольких приступов тошноты и слабости она неохотно призвала его к себе, но теперь жалела о бездарно потраченном времени, мечтая поскорее присоединиться к речной прогулке. Наконец врачеватель закончил осмотр и с улыбкой отступил.

– Моя госпожа не больна, но у нее будет ребенок.

Тейе села на ложе, вцепившись руками в покрывало, кровь отлила от лица.

– Беременность? Нет! Должно быть, ты ошибся. Слишком поздно, я стара для этого! Скажи мне, что ты ошибся!

Человек поклонился, пятясь к двери.

– Это не ошибка. Ведь я наблюдал императрицу при рождении каждого царственного ребенка.

– Убирайся!

Когда дверь за ним закрылась, она вскочила с ложа, опрокинув столик из слоновой кости, и пнула ногой жертвенник рядом с ним.