Аттила, Бич Божий - Росс Лэйдлоу Страница 12

Покончив с письмом, Аэций задумался над тем, кому бы доверить его доставку. То должен был быть человек надежный, рассудительный, уверенно чувствовавший себя в седле. И что, конечно же, было гораздо более важным, послание это Бонифаций должен был получить раньше, чем письмо Плацидии. Такой человек у Аэция имелся — Тит. Парень был прекрасным наездником, никогда не задавал лишних вопросов, да и верность его Аэцию сомнений не вызывала. Полководец приказал рабу разыскать юношу.

— А, Тит Валерий! У меня для тебя есть одна работенка. Бывал когда-нибудь в Африке?

— Нет, господин.

— Тебе там понравится. Прекрасные люди, отличный климат, никаких варваров. Доставишь письмо Бонифацию. Передашь ему строго в руки — это крайне важно. Найдешь его либо в Булла-Регии, либо в Суфетуле.

— Бонифацию? А кто это?

— Комит Африки. Один из лучших полководцев в истории Рима — про себя я, конечно же, молчу. Вместе, надеюсь, мы сможем вернуть Западу былую славу. А теперь — о деталях. Вот выписанное магистром оффиций разрешение на проезд — действительно как в Италии, так и в Африке. С ним ты сможешь менять лошадей на имперских почтовых станциях. Маршрут следующий: Аримин — Рим — Капуя — Регий — Мессана — Лилибей — Карфаген. Через море переправишься на самом быстроходном судне, какое сумеешь найти. Чем раньше окажешься в Африке, тем будет лучше, сам понимаешь. Деньги: в этой бурсе столько solidi, что тебе их хватило бы на несколько таких поездок. Вопросы есть?

* * *

Обведя взглядом последнюю партию рекрутов, вышедших на утреннее построение вместе с их лошадьми, старший ducenariuis отряда африканской конницы тяжело вздохнул. «Жалкие, случайные люди», — подумал Проксимон, бывший центурионом старого Двадцатого легиона еще в то время, когда тот вывели из Британии для защиты Италии. По мнению Проксимона, эти новые подразделения — vexillationes (конница) и auxilia (пехота) — не выдерживали никакого сравнения с прежними легионами, половина которых полегла в Пунических войнах и которые теперь находились в стадии расформирования. Его нынешняя часть набиралась главным образом из второсортных пограничных войск и получила статус действующей армии в Африке. Хорошо хоть лошади были неплохими — лучше, чем люди. Этих крупных парфянских скакунов армия получала из римских конюшен, что, на его взгляд, являлось ошибкой: гораздо более здравым Проксимону виделось использование местных, африканских жеребцов, которые, пусть и были низкорослыми и жилистыми, лучше переносили жару. Он покачал головой: похоже, армия не желала учиться на своих же ошибках.

Поднимаясь над восточной стеной Кастелл-Нигра — одного из цепочки фортов, возведенных Диоклетианом для сдерживания набегов мавров и берберов, — солнце заливало смотровую площадку все более и более ярким светом, заставляя потеть людей и животных. Створки южных ворот со скрипом распахнулись, для того чтобы впустить в форт первый в тот день продовольственный обоз, и открыли вид на орошаемые виноградники и оливковые рощи, растянувшиеся на многие километры в направлении покрытых снегом вершин раскинувшейся над казавшимися голубыми Малыми Атласскими горами Джурджуры. Завораживающее, яркое зрелище — с этим Проксимон был согласен, — и все же оно не шло ни в какое сравнение с милой его сердцу мягкой красотой британского ландшафта. Многое бы он отдал за один лишь взгляд на извивающуюся меж зеленых лугов и застланных туманом камбрийских холмов серебристую Деву!

Проксимон медленно прошествовал вдоль шеренги молодых парней, многие из которых заметно нервничали: он выискивал малейший признак неряшливости в одежде либо оружии.

— Ржавчина, — заявил ветеран с мрачным удовлетворением, указав на несколько коричневатых крапинок, невесть как очутившихся на сияющем клинке spatha одного из рекрутов. Он наклонился вперед, — так, что его лицо оказалось в считаных сантиметрах от лица новобранца. — В армии, парень, проступком считаются три вещи: сон в карауле, пьянство на дежурстве и ржавая spatha. А вы сотрите эти глупые ухмылки с ваших физиономий, — рявкнул он на соседей провинившегося солдата по строю, которые за недолгое время пребывания в форте слышали эту литанию многократно. Проксимон схватил свинцовую идентификационную пластину, висевшую на шее у провинившегося солдата. — Чтобы к дежурству меч был очищен, — подмигнув новобранцу, он резко потянул пластину на себя. — Ты меня понял?

— Д-да, дуценарий, — пробормотал сбитый с толку солдат.

Закончив осмотр, Проксимон доверил рекрутов заботам campidoctores, обучавшим новобранцев дисциплине. Внезапно он почувствовал симпатию к испуганному парню, которого только что отчитал; кто знает, может тот и поймет его завуалированный намек. (Потерев свинцом о сталь, можно удалить даже самые трудновыводимые пятна.) Ограниченная в средствах армия вынуждена была выдавать солдатам древнее, обветшалое обмундирование. Эта покрытая ржавчиной spatha, мрачно подумал Проксимон, должно быть, застала еще сражение у Милвианского моста. В отличие от своего предшественника (солдаты звали его Cedo Alteram, «Дайте мне другую» — из-за привычки требовать новую дубинку после того, как прежняя ломалась о спину провинившегося солдата), Проксимон глубоко верил в то, что получить необходимую отдачу от людей (и лошадей) помогает терпение, помноженное на строгость, а никак не жестокое обращение.

* * *

— Молодец, парень, — усмехнулся Проксимон на следующем построении, осмотрев клинок меча: теперь тот был однородно серебристым. — Похоже, нам все-таки удастся вылепить из тебя настоящего солдата.

Позднее, совершая обход, он зашел в новые казармы, где поселили новобранцев. Неформальный, по душам, разговор с подчиненными всегда стоил потраченного на него времени. Таким образом можно было узнать, кто является сильным и слабым звеном в цепи, выявить армейских всезнаек, вероятных смутьянов и стукачей. Кроме того, выслушав солдатские жалобы (зачастую касавшиеся вещей тривиальных, каким, к примеру, было недельной давности урезание дневного рациона хлеба с трех до двух фунтов, — потерю государство возместило печеньем), можно было вовремя предпринять меры, необходимые для предотвращения потенциального кризиса.

— Все в порядке, парни? — поинтересовался Проксимон, оглядев длинное помещение. Из двадцати рекрутов, большинство, сидя на своих койках, приводили в порядок свое обмундирование; остальные, сбившись в кучу, играли в ludus duodecim scriptorium, «игру двенадцати линий».

— Теперь, когда — благодаря тебе, дуценарий, — мы вновь получаем полный рацион хлеба, — откликнулся один из новобранцев, — жаловаться не на что.

— Отлично, — сказал Проксимон. — Получается, все всем довольны?

Двадцать голов дружно кивнули в ответ.

— Лгуны, — бодро проговорил Проксимон. — Дотронься-ка до пальцев ноги, солдат, — приказал он ответившему на его вопрос рекруту. Слегка озадаченный, новобранец повиновался, и в ту же секунду получил увесистый удар дубинкой по заднице. Юноша приглушенно вскрикнул.

— А жопа-то болит, — удовлетворенно сказал Проксимон. Многие рекруты на ранних стадиях обучения верховой езде натирали себе болезненные раны о седла. — Да ладно, парни, признайтесь — болит у всех. — Возражений не последовало, и он продолжил. — Советую смазать дегтем. Кроме того, достаньте себе femenalia — рейтузы, — хозяйство надо держать на должном месте. Любая берберка из тех, что ошиваются у форта, с удовольствием одолжит вам пару-другую. Не волнуйтесь, надолго они вам не понадобятся — поносите, пока яйца не затвердеют.