Славянские мифы. От Велеса и Мокоши до птицы Сирин и Ивана Купалы - Александра Баркова Страница 12

Мы уже приводили свидетельство Константина Багрянородного о ритуалах, совершаемых народом русов под священным дубом (и приносимых в жертву петухах). Немецкий автор Герборд пишет, что на земле поморян стоял «огромный густолиственный дуб, под которым протекал приятный источник; простой народ почитал дерево священным и оказывал ему большое чествование, полагая, что здесь обитает какое-то божество». Гельмольд рассказывал о священных дубах западнославянского бога Прове, а в древнерусской грамоте 1302 года упоминается местность Перунов Дуб.

Дуб был священным деревом громовержца – практически на всех территориях, где это дерево произрастает. И неудивительно, поскольку именно в дуб бьет молния, а удар молнии почитался божественным. В свидетельстве Константина Багрянородного говорится о стрелах, вонзенных в землю вокруг дуба, – это несомненные знаки молний. Животными громовержца считались те, кто способен ударить: помимо уже упомянутого быка это кабан, удар клыков которого страшен и смертоносен. Кабаньи челюсти украшали священные дубы, с годами и веками врастая в них. В 1975 году со дна Днепра подняли дуб, в котором обнаружили девять челюстей, а в 1910 году схожий дуб нашли в Десне, с четырьмя челюстями, образующими квадрат. Почему именно квадрат? Точный ответ дать невозможно, но предположение может быть таким. Квадрат, как и число 4, – это символ четырех сторон света, а они заданы мировым древом. Древо это растет сквозь все миры, являясь символической осью мироздания, и в роли именно такого древа у славян выступает дуб – как видно, например, из загадки: «Стоит дуб-вертодуб, на том дубе-стародубе сидит птица-веретеница, никто ее не поймает: ни царь, ни царица, ни красная девица». Ответ на эту загадку – мир, небеса и солнце. Квадрат из кабаньих челюстей превращал просто священное дерево в Древо, на котором держится мир. В мифологии индоевропейцев такой образ насчитывает не менее тридцати веков и известен, скажем, по «Гимну-загадке» из индийской Ригведы.

Фрагмент древесины «перунова дуба» с остатками кабаньих челюстей. Музей истории Киева. Фотография Yanish E (CC BY 4.0).

С дубом связана и практика магического лечения, знакомого самым разным народам, – пролезание через щель. Поскольку медицина находилась на крайне низком уровне, действенным средством был управляемый стресс, вызывавший в организме мощный всплеск гормонов, а тот, в свою очередь, влиял на обменные процессы и мог дать как минимум облегчение, а как максимум (при сильнейшем стрессе) – и серьезный результат. Ритуал пролезания через щель подразумевал, что края щели, словно зубы или когти, сдерут с человека болезнь – и он выйдет обновленным.

Наиболее подходил для подобного лечения старый дуплистый дуб. В идеале ему следовало иметь сквозное отверстие. Но на практике найти такое дерево было крайне сложно, и потому поступали иначе: молодой дубок раскалывали вертикально надвое и через эту щель протаскивали больного ребенка, дерево же затем связывали нитками или поясом.

Мальчика, которому желали здоровья, называли молоденьким дубочком.

* * *

Если дуб воплощал силу грозную, мужскую и кровавую (вспомним о жертвоприношениях), то береза – это символ счастья и женского начала. Подобные представления дожили до современности: недаром ансамбль, исполняющий псевдонародные танцы, называется «Березка», а в советское время такое имя носила и сеть валютных магазинов. В народной традиции березы сажали возле дома – «для счастья», как оберег от молний, от враждебного колдовства или же просто по случаю рождения ребенка. Березовое полено, закопанное у входа в хлев, должно было обеспечить приплод, а березовые дрова, положенные в печь после выпечки хлебов, – белую масть будущих ягнят.

Но самый могучий оберег – березовые ветки, причем как ритуальные (с празднования Ивана Купалы, Семика или Троицы), так и обычные. Даже простая березовая метла могла отгонять беды, если ее прислонить к колыбели ребенка или к постели роженицы. Чтобы в дом не ударила молния, ветки вешали на чердаке или затыкали под крышу. Втыкали их и по краю поля – чтобы был хороший урожай злаков или льна, клали на огороде между грядками – чтобы прогнать гусениц, они же защищали от птиц и грызунов. Венки, сплетенные на летние праздники, иногда вешали коровам на рога, чтобы ведьмы не украли молоко и не сглазили скотину. Они защищали даже от ходячих мертвецов и прочей нежити.

Другой круг представлений, связанных с березой, отождествляет ее с женщиной. Юной или старой, живой или мертвой, человеческой или демонической – мы видим весь спектр образов, но в центре его, конечно, находится прекрасная девушка. Она не совсем человек или совсем не человек, и ее всегда сопровождает мотив смерти. В народном православии это отражено в троицких обрядах, а в язычестве, вероятно, относилось к летнему солнцестоянию. Внешне всё выглядит крайне привлекательно: срубают березку, украшают ее лентами или наряжают как девушку, с песнями носят по деревне… Или делают из березовых ветвей фигуру девушки, наряжают и так же носят; либо обвешивают живую девушку березовыми ветвями и водят; либо украшают березку, не срубая ее, а завивая, то есть закручивая ветви в венки и связывая их лентами. Все это прекрасно и радостно, но конец праздника один: березку или фигуру бросают в воду, а в случае с девушкой или с живой березой в воду отправляют сорванные с них праздничные украшения. Что же символизировал этот обряд? Как мы увидим в главе о Ящере, это отголосок чрезвычайно древних человеческих жертвоприношений, когда подводному богу отдавали не дерево, а живую девушку.

Празднование Семика. В центре ритуальная береза. Лубок (фрагмент). XIX в. Грачев А. Семик, или Гулянья в Марьиной роще. 1845. (Wikimedia Commons).

Но троицкая березка – далеко не единственный женский образ в «древесной» мифологии. С празднованием Троицы связана русальная неделя, во время которой нельзя трогать ветви берез, потому что в них обитают пришедшие в мир людей русалки (вспомним пушкинское «русалка на ветвях сидит»). Однако русалки – это, как мы увидим дальше, в том числе и утопленницы, то есть погибшие девушки. И если в ритуале троицкой березки тема смерти скрыта под грузом веков, то в многочисленных народных преданиях, балладах и причитаниях она выражена прямо: о сильно искривленной или сросшейся березе говорят, что под ней погребена невинно загубленная девушка. То же говорили и о березе, одиноко растущей посреди поля. Умерших сестер в причитаниях называли «зелеными березками». Об умирающем могли сказать, что он «в березки собирается». В некоторых местностях березовые ветви клали в гроб женщины.

Такое сочетание благопожелательного и трагического в одном образе не должно нас удивлять, поскольку белый цвет в мифологии – символ потустороннего мира, знак невидимости, а потусторонний мир – это прежде всего мир смерти. Впрочем, древний человек не воспринимал смерть так же катастрофично, как современный (мы увидим, что древнее общество регулярно и регламентированно общалось с умершими), а мир умерших, несмотря на все христианские представления, считался расположенным где-то неподалеку – по ту сторону реки или «в березках», откуда предки приглядывали за жизнью потомков.