Прóклятое золото Колымы - Геннадий Турмов Страница 12

В 30-е годы старую русскую поговорку «Доносчику первый кнут» сменила другая: «Лучше стучать, чем перестукиваться».

Историки подсчитали, что более 90 % арестов были инициированы доносами «снизу».

Ночью 16 декабря 1934 года «чёрный ворон» остановился у подъезда дома, где проживали Богдановы. Раздался властный стук в дверь. Чекисты вошли в дом. Старший из них спросил:

– Евгений Иванович Богданов здесь проживает?

– Да, здесь, – ответила почувствовавшая беду Валерия Александровна.

Чекист протянул бумагу:

– Ордер на обыск. Юноша, станьте к стене.

При обыске в столе были найдены пистолет «Велодог», привезённый Валерией Александровной из Владивостока. И американский журнал, в котором бдительные чекисты обнаружили карикатуру на Сталина.

– Собирайтесь, Богданов. Поедете с нами.

– Но за что и почему? – только и смогла вымолвить Валерия Александровна. – Он же ни в чём не виноват…

– Не беспокойтесь, мамаша. Безвинных у нас не сажают. Разберёмся, – заверил чекист, который предъявлял ордер и руководил обыском.

Евгения привезли в ДПЗ (дом предварительного заключения) на Шпалерной улице. Конвоир втолкнул его в камеру, до отказа забитую людьми.

У Евгения в голове промелькнуло где-то прочитанное:

«Минута, когда заключённый увидит затворившуюся за ним дверь, производит на человека глубокое впечатление, каков бы он ни был – получил ли воспитание или погружён во мрак невежества, виновен или невиновен, обвиняемый ли он и подследственный или уже обвиняемый. Вид этих стен, гробовое молчание – смущает и поражает ужасом. Если заключённый энергичен, если он обладает сильной душой и хорошо закалён, то он сопротивляется…»

– Идите сюда, – подозвал его седоватый человек интеллигентного вида. – Вы по какой статье обвиняетесь? – спросил он.

– Да я ничего не знаю. Просто обыскали квартиру, засунули в автомобиль, и вот я здесь.

– Значит, кто-то настрочил на вас донос, – заверил Евгения спрашивающий.

– Да кому я нужен, – недоумевал Евгений.

– Поищите среди своих друзей, – посоветовали ему.

За неделю до первого вызова на допрос сидельцы, как могли, образовали Евгения.

«Главное, отрицайте все обвинения», – говорили они ему. А чтобы выжить, помните некоторые истины: никогда никого и ничего не бойтесь; никогда никого и ничего не просите; никогда никому не рассказывайте о себе; никогда никому не верьте.

Наконец Евгения вызвали на допрос.

За день до этого следователь допрашивал Шуру Шурыгину.

Сначала она отвечала на ничего не значащие вопросы. Потом следователь заявил:

– А сейчас напиши о том, как Богданов сотрудничал с иностранными разведками, как занимался подрывной деятельностью, как стал врагом народа…

– Да ничего такого не было. Он был прекрасно успевающим студентом. А когда собирались у него дома, он играл на пианино. Никаких разговоров, порочащих советскую власть, он не вёл.

Следователь потемнел лицом, ударил кулаком по столу, так что чернильница-непроливайка подпрыгнула и едва не опрокинулась.

Шура вся сжалась.

– Вот что, курва. Или напишешь всё, что тебе продиктуют, или пойдёшь по этапу за связь с врагом народа, – очень медленно проговорил следователь.

– Да как вы смеете, – пискнула Шура.

– Смею, смею, да ещё как смею, – издевательски произнёс следователь.

– Бери ручку, пиши, – приказал он.

Шура, глотая слёзы, писала под диктовку следователя:

«За время пребывания в группе обнаружил себя: 1) антисоветски настроенным, 2) имеет связь с фашистским элементом в Германии, 3) враждебно относится к мероприятиям, проводимым парторганизацией, 4) сеет явно враждебные настроения среди преподавательского состава и наиболее активных т.т. из группы, 5) на квартире часто собирается антисоветский элемент и ведутся оживлённые антисоветские разговоры по адресу наших вождей (т. Сталина), 6) участник совместно с Майденом, Юзеком в вопросе саботажа новой специальности и группирования внутри группы, около себя, наиболее реакционно настроенной части группы. Недостоин звания советского инженера как явно подозрительная личность».