Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря - Мэри Рено Страница 119

К вождям я приходил в собственном обличье и тогда нередко скучал. Следовало выказать знакомство с деяниями их предков вплоть до породившего их бога, похвалить развешанные в замке реликвии, а потом вытерпеть еще и неуклюжую песнь в корявом исполнении кого-нибудь из прихвостней. И не глядеть на женщин. Моя склонность к ним сделалась общеизвестной; другому, быть может, и позволили бы вывести из конюшни лошадку, как говорит пословица, а мне и на уздечку нельзя было посмотреть, чтобы не переполошить родичей. Мне приходилось несладко. Нередко я желал, чтобы кто-нибудь разделил мои мысли, но сердца большинства людей заняты мелочами, и они увидели бы во мне лишь мечтателя. Поэтому мне приходилось в одиночестве обдумывать свои замыслы.

Однажды летним днем я выехал на огромное пастбище на Марафонской равнине. Земля эта принадлежала царю, но отец мой не стал осваивать ее, опасаясь набегов, прежде всего морских. Я велел расчистить ее и восстановить каменные ограды и на этом лугу вырастил бычка, которого принесла от критского Подагра телка старой Гекалины. Теперь ему было три года, и он во всем удался в отца: прошлогодние телята уже подрастали, а двадцать коров ожидали приплода. За темно-рыжую морду я назвал его Ойнопсом.

Проезжая через масличную рощу, я заметил над деревьями дым сигнальных костров и услышал звуки рогов. Колесничий осадил коней, верховые остановились позади нас. Он сказал:

– Пираты, владыка.

Я вдохнул горький от дыма воздух. После падения Крита на морях объявились новые гости, точнее говоря, старые, давно позабытые корни торопливо дали зеленый побег. Критяне-кормчие, являясь за данью, всегда утверждали, что берут просто плату за охрану от пиратов. Доля справедливости в этом была.

Колесничий взирал на меня праведным оком, взгляд его утверждал: «Зачем ехать дальше с таким немногочисленным отрядом, я ведь уже говорил тебе, царь, что отец твой, выезжая в эти края, всегда прихватывал с собой дружину».

– Поспешим, – сказал я. – На месте и посмотрим.

Мы отправились дальше и наконец увидели бегущего парнишку лет тринадцати, сына одного из мелких местных вождей. Он убрал со лба слипшиеся потные волосы и сказал, задыхаясь от бега:

– Государь и владыка, мы увидели тебя с башни. Отец просил тебя поторопиться, то есть почтить наш дом, – пираты уже высаживаются.

Протянув руку, я подсадил его в колесницу.

– А какие паруса несут их корабли? С чьим знаком?

Этот вопрос задают всегда. Кое-кто из морских грабителей просто головорезы; эти довольны, когда им удается сжечь одинокий дом, выкрасть из него весь зимний запас и продать людей в рабство. Но среди них попадаются и благородные, младшие сыновья и просто воины, решившие поправить свое состояние и потому стремящиеся затеять войну, пренебрегая обычно добычей. И сегодня нам, возможно, предстояли доблестные деяния.

В этом возрасте мальчишки знают все.

– Их три корабля, владыка, а на щитах красный крылатый конь. Это лапиф Пирифой. [113]

– Так этот пират известен?

– О да, владыка. Это наследник фессалийского трона. Говорят, что у себя на севере он великий наездник, но иногда плавает и по морю. Скитальцем Пирифоем кличут его. Отец говорит, что он бьется просто потехи ради, не дожидаясь, пока ему потребуется мясо.

– Он свое получит, – отвечал я. – Но прежде мне нужно попасть в дом твоего отца.

Пришлось высадить колесничего, который был тяжелее всех. Когда мы набрали скорость, мальчишка сказал:

– Он пришел за твоим скотом, господин, и побился об заклад, что украдет его.

Я спросил, откуда это известно; мальчишка сослался на юного рыбака с Эвбеи, где корабли запаслись водой. Размышляя о глупости человеческой, я всегда пытаюсь понять, куда деваются вот эти смышленые мальчишки.

– Отважен пес, – заметил я. – Заранее счел всю добычу.

Дорога была неровная, и мальчишка вцепился в поручни, зубы его выбивали дробь, но он поглядел прямо на меня:

– Он решил напасть на тебя, владыка, чтобы укрепить свою славу. Ведь лучше тебя нет воина на всем свете.

В устах очередного претендента на место в Афинах похвала сия показалась бы ничтожной, но здесь я испытал чувство, подобное тому, что охватило меня в горном селении, когда люди его просили меня заново исполнить песнь. Я ответил:

– Похоже, что придется доказать это.

Приблизившись к домам, мы увидели, что дым костра поднялся выше, звуки рогов стали громче; люди колотили в металлические тазы и горшки – должно быть, чтобы избавиться от напряжения в минуту опасности. Верх башни в усадьбе вождя полон был стенающих женщин. Слышались крики и мычание скота.

Вождь встретил меня у ворот. Он издали видел мою скудную свиту и теперь опасался, что я заберу его людей и брошу их в битву, оставив беззащитным его самого. Я не стал этого делать, только послал всадника на разведку. Он вернулся, не доехав и до пастбищ. Там оказалось двое раненых, остальные пастухи разбежались. Ворота загона были разбиты, солнечное стадо исчезло, а пираты направились назад к своим кораблям. Мальчишка вновь оказался прав.

– Времени мало, – отвечал я. – Мне нужны два свежих коня.

Вождь отдал мне свою пару; в селении не было других лошадей, приученных к колеснице. Я понимал, что верховые скоро отстанут: рослые кони фессалийской породы редки на юге, местные же лошадки слабы для того, чтобы долго нести всадника. Но нельзя же сидеть на месте без дела.

Направившись по засаженному оливами склону к равнине, я увидел сына вождя; он бежал по тропе и махал мне.

– Владыка, владыка! Я видел их с верхушки сосны. Возьми меня с собой, и я покажу, где их искать.

– Теперь это уже война, – сказал я. – А отец отпустил тебя?

Он замялся, но отвечал уверенным голосом:

– Да, владыка.

В его возрасте я и сам бы сказал так. Заметив мою нерешительность, он продолжил:

– Должен же кто-то подержать твоих коней, владыка, пока ты будешь сражаться.

Я расхохотался и протянул руку. Лучше, когда войне в юные годы тебя учит друг, чем, став старше, принимать уроки от врага.

Я поехал дальше и, когда всадники начали отставать, велел им ехать назад, не переутомляя малорослых лошадок. Теперь со склона была видна равнина. Мальчик указал вперед. У изогнутого дугой берега залегли три длинные пентеконтеры, носы их венчали змеиные головы. Пираты, по своему обычаю, бросили каменные якоря, чтобы при необходимости можно было просто перерезать канат и бежать. Возле кораблей была выставлена сильная стража. На пиратских кораблях простых гребцов нет, лишь воины, и они оставили у кораблей почти половину своих сил – около восьмидесяти мужей. Остальные, обеспечив свой тыл, должно быть, отправились грабить. Обычно пираты нападают лишь на селения, видные с моря.