Грибоедов - Екатерина Цимбаева Страница 117

Теперь он понимал, что его судьба сложилась счастливо. Разве можно ее сравнить с судьбой Сергея Муравьева-Апостола? Тот родился в Петербурге, в семье писателя и крупного дипломата, до семи лет воспитывался в Париже, потом дома в Петербурге, где получил блестящее и разностороннее образование. Семнадцатилетним юнцом он принял участие в Отечественной войне — и в первом же сражении под Красным получил золотую шпагу за храбрость. Он прошел Бородино, Тарутино, Малоярославец, Люцен, Лейпциг, Париж, заслужил отвагой и инициативностью Владимира с бантом, два ордена Анны, к двадцати четырем годам стал капитаном Семеновского полка. Он привык бороться, действовать, привык находиться в лучшем обществе Европы и Петербурга, он внес немалый вклад в победу над Наполеоном и сделал великолепную карьеру. Но всему пришел конец. После восстания Семеновского полка он был отправлен в Полтавский пехотный полк, потом назначен в Васильков. С тех пор почти пять лет он жил в глухом уезде Киевской губернии, среди военных поселян, с их женами, хозяйством и бесплодной муштрой. Ни проку, ни радости, ни даже служебного продвижения в этом прозябании не было. Все вокруг казалось чужим и отвратительным, даже собственное лицо в зеркале! Ведь гвардейские усы пришлось сбрить, пехотинцам их носить запрещали.

Что ему было делать? Выйти в отставку? Он не представлял себя вне военной деятельности, не был склонен к литературному творчеству или чему-то подобному. Уехать, как Чаадаев, в путешествие по Европе? скитаться в философических раздумьях по местам, где десять лет назад шел с боями? явиться гостем в Париж, куда когда-то вступил победителем? Никогда! Аракчеев, занимавшийся в войну интендантским делом и откровенно признававшийся, что свист ядер вызывает у него дрожь, Аракчеев мог отнять у боевых офицеров смысл жизни, но не мог отнять у них уважение к самим себе. И Грибоедов нисколько не удивлялся, что Муравьев-Апостол стал одним из основателей тайных обществ и активнейшим сторонником немедленных и решительных действий. Его воспитание, образование, юность, полная подвигов во имя Отчизны, естественно развили в нем уверенность в себе и готовность, способность, призвание к государственным и военным свершениям. А что предоставляла ему аракчеевская Россия? Тупое хозяйствование в медвежьем углу, где делать было абсолютно, совершенно нечего.

И разве только Сергей Муравьев-Апостол? Все боевое поколение было внезапно и резко остановлено императором, словно конь на полном скаку. Конь в этом случае встает на дыбы и сбрасывает неловкого всадника. Неудивительно, что и лучшие представители военной молодежи, которым в 1825 году было около тридцати лет, встали на дыбы и готовы были сбросить иго бессмысленного деспотизма. Они получили образование, наиболее пригодное в общественной, политической, представительской деятельности — зачем, если в России не было ни единой общественной, политической, представительской организации? При Екатерине II была Уложенная комиссия, Царству Польскому император дал конституцию и выборный сейм, а в России — ничего, глухое молчание. Они получили огромный военный опыт — зачем? Россия с 1815 года не вела ни единой войны, а ведь рядом кипело греческое восстание, которому так хотелось помочь. Они явились свидетелями исторического подъема русского народа на борьбу с Наполеоном, провели годы бок о бок с солдатами в сражениях и походах — теперь от них требовали издеваться над солдатами в военных поселениях. Они привыкли решать судьбы великих битв, судьбы государств, свои судьбы — теперь их отставили ото всех серьезных занятий.

Боевое поколение изнывало в бездействии. И вместе с ним отчаянно искали выход энергии совсем юные, как Бестужев-Рюмин, родственник Муравьева-Апостола, после восстания семеновцев девятнадцатилетним заброшенный в тот же Полтавский полк. Да оставайся он даже в Петербурге, разве мог бы он эгоистично наслаждаться жизнью, пока его обожаемый старший друг страдал в захолустье? И никакого просвета впереди не замечалось. При Павле I можно было решиться на убийство императора, потому что ему на смену пришел бы молодой либеральный Александр I — и цареубийство произошло. Но убивать постаревшего, закосневшего Александра не имело смысла — его должен был сменить Константин, унаследовавший от Павла все внешние и внутренние недостатки; после Константина на престол мог вступить Николай, внешних недостатков не имевший, но внутренне — истинный Павлович. Во всей царской фамилии только у Николая был сын, семилетний Александр. Но долго же придется ждать, пока настанет его черед править… И поневоле, неизбежно людям закрадывалась в голову мысль о республике.

Яснее и четче всех ее сформулировал Павел Пестель, чей жизненный путь походил на путь Сергея Муравьева-Апостола, а нынешнее положение было еще хуже. Он был сыном сибирского генерал-губернатора, отставленного под предлогом чудовищных злоупотреблений, хотя его вина состояла в попытке бескорыстно навести порядок, что многим не понравилось; его заменили Сперанским, давно переставшим бороться с неизбежным. Пестель получил превосходное домашнее воспитание, учился в Дрездене, в Пажеском корпусе, который окончил первым в выпуске. Золотую шпагу за храбрость он заслужил в девятнадцать лет на Бородинском поле, был тяжело ранен; потом участвовал в заграничном походе, получая русские, прусские и немецкие награды почти за каждую битву — Кульм, Лейпциг, переправа через Рейн. После войны, служа в Кавалергардском полку, он продолжил обучение и прослушал курс политических наук. Переведенный Аракчеевым на юг, он еще пытался действовать, трижды ездил от штаба Второй армии в Бессарабию, устанавливая связи с греческим восстанием. В конце 1821 года его сделали командиром Вятского пехотного полка, стоявшего в местечке Линцы под Тульчиным.

Сергей Муравьев-Апостол из своего Василькова мог за несколько часов доскакать до Киева, где, по крайней мере, были князь и княгиня Трубецкие, где давали какие ни на есть балы и спектакли, где бывали, хоть проездом, знакомые. Пестель же находился в тупике (кто, кроме окрестных жителей, быстро найдет Тульчин на географической карте? а местечка Линцы нет и в самом подробном атласе). Ближе всего отсюда было на тот свет. Но самоубийство как способ решения всех проблем было чуждо боевому поколению. Тот, кто вышел с честью и славой из наполеоновских битв народов, кто выжил после тяжелых ран, тот не пустит себе пулю в лоб ни при каких трудностях. Тот предпочтет бороться, тот в очередной раз попытается победить. Тот будет действовать.

Пестель и Муравьев-Апостол решительно полагали необходимым провести военную революцию и установить республику. Страна, которая обрекала на бездействие людей, подобных им, бесспорно нуждалась в переменах. Но они расходились в том, откуда должно начаться восстание. Пестель, что так естественно в его положении, рвался в бой и желал, чтобы сигнал к выступлению подала его Тульчинская управа. Муравьев-Апостол, живший чуть ближе к столицам, полагал необходимым согласовать свои планы с Северным обществом, однако хотел захватить императора в Василькове во время смотра южных военных поселений. Рылеев и Оболенский считали, что проводить переворот надо в Петербурге, с тем чтобы юг его потом поддержал. Но все жаждали одного — действия.

Грибоедов был послан скоординировать общие усилия. В Петербурге он мечтал о том, что уговорит друзей подождать благоприятного момента. Но на юге он понял невозможность отсрочки. Рылеев в Петербурге мог чем-то заняться (стихами, освоением Аляски…). Пестель и Муравьев-Апостол ничем заняться не могли. Рылеев мог ждать. Пестель и Муравьев-Апостол у себя в Линцах и Василькове ждать не могли — нечего. Конечно, положение армейского полковника было отнюдь не плохо, и карьера Пестеля и Муравьева-Апостола складывалась вполне удачно, жаловаться им было не на что. Но карьера — это одно, дело — совсем другое. Или напрасно воспитатели с детства разжигали в них пламя высокого честолюбия? Грибоедов отлично понимал, что на их месте тоже бы чувствовал непреодолимую тягу к деятельности. Их неудовольствие проистекало не от обычной скуки захолустья, а от того, что во всей России не находилось применения их способностям. Хоть бы война какая была! Хоть бы дворянское, если уж не народное, представительство ввели! Пусть хоть на французском языке, чтобы народ не понимал речей депутатов! Но ничего не было. Причины заговоров лежали не в нынешнем монотонном существовании молодых офицеров. Они основали тайные общества уже в 1816 году, сразу после войны, живя в Петербурге. Основали потому, что в побежденной Польше вводилась конституция, сейм, в Остзейском крае отменялась зависимость крестьян. А Россия-победительница продолжала жить под гнетом самодержавия и крепостничества. Раз правительство бездействовало — они были готовы действовать сами.