Афганистан. Честь имею! - Сергей Баленко Страница 112

— Паша, а что в этих ящиках мы привезли? Чего их не трогаем?

— Да дымовые шашки, — ответил сержант и уставился на Вовку в размышлении. Несколько секунд они глядели друг другу в глаза, обдумывая один и тот же план.

— Надо подумать, — заключил Маслов уже обдуманное решение, а Губин продолжил вслух то, о чем говорил глазами замкомвзвода:

— Арык глубокий, примерно по пояс. Наискосок к духам. Надымить и…

Маслов бросился догонять ротного.

Не прошло и получаса, как по команде Шпагина броня одновременно полыхнула новым огнем, а затем выстрелила всю дымовую систему до последней гранаты.

Едкий желто‑серый дым пополз по полям, сливаясь в единую завесу.

— Зажигай шашки! — закричал Шпагин, метнув первый задымившийся барабан как можно дальше на гребень холма.

— Вперед, ребята! — и третий взвод по одному за Масловым ринулся сквозь дым к арыку.

Духи усилили огонь, но били по гребням холмов, не подозревая о «губинском» арыке, откуда грязные, как черти, выскакивали у самых дувалов разведчики и, не теряя ни секунды, влетали в лабиринт построек.

— Приготовить гранаты, пацаны! — вполголоса скомандовал Маслов и, призывно махнув рукой, швырнул «лимонку» за глиняную стену, откуда слышались автоматная стрельба и голоса душманов.

Не ожидавшие нападения с тыла, душманы в панике заметались по переулкам, отступая перед подошедшей вплотную к дувалам броней и разведкой Шпагина.

Ержан и Гриша бежали рядом, оглохнув от стрельбы, взрывов и истошных криков. Стреляли по выскакивающим душманам и наугад бросали гранаты за каждый подозрительный дувал. Задыхались от бега, падений и прыжков, но все происходящее воспринималось как в замедленной киносъемке.

Все время казалось, что кто‑то врежет очередью сзади, поэтому постоянно оглядывались и в один момент замерли, как в стоп‑кадре, — через дувал перепрыгнул красивый афганец в расшитой золотом тюбетейке, повел автоматом в их сторону, но выстрелов не было, с криком швырнул оружие и одним прыжком скрылся за следующим дувалом. Гриша и Ержан лупили уже по пустому проулку, куда из низкой двери выбросился парнишка в длиной серой одежде и тут же рухнул, изрешеченный их пулями. Раскрашенный цветными наклейками АКС, не выпущенный из рук, зарылся в пыль.

— Вареник, и вы двое! Оставайтесь здесь с ранеными, — приказал Маслов, и взвод покатился дальше, в глубь кишлака, туда, где он скрывался за поворотом горы. Разрывы гранат и стрельба становились все глуше.

Неумело и наспех перевязав раненых, Ержан и Гриша оставили около них Губина, а сами пристально осматривали местность, опасаясь нападения.

— Там кто‑то есть! — резко обернулся Ержан, сняв автомат с предохранителя. Уже приготовился дать очередь по появившейся из‑за угла цели, но оцепенел: перед глазами появилась причитающая старуха, держась за левое колено, наверное, задетое осколком; за ней тащилась девочка лет четырех в грязном зеленом платьице, с растрепанными волосами.

Не обращая внимания на шурави, она доковыляла до дувала, возле которого лежал парнишка, и завыла нечеловеческим голосом. Сорвав с головы платок и продолжая голосить, она подкошенно опустилась на землю и положила себе на колени пыльную, в черно‑красных кровавых пятнах голову парнишки.

Вареник опустил автомат и отвернулся, Вовка насильно стал вливать в рот умирающему раненому воду из фляжки. Ержан не мог сдержать слез и, не пряча их, смотрел на старуху, которая, взглянув на шурави, вскинула руки и, что‑то гневно прокричав, грозно и величественно указала пальцем на небо. «Будь проклята война! Сколько из‑за нее горя!» — страдал Ержан.

— Что нюни распустил?! — привстал другой раненый, солдат из первого взвода. — Забери автомат, а то ведь у них и бабы, и дети воюют.

Ержан тихо подошел к старухе и потянул за ремень изукрашенный автомат. Цепкие мертвые руки потянулись вместе с автоматом. Старуха, причитая, обхватила голову парнишки, как будто его хотели отобрать у нее. Девочка успела оторвать какую‑то наклейку, и автомат, вырвавшись наконец из рук бывшего владельца, потащился по пыли за Ержаном.

Оттуда, куда укатилась волна боя, нарастал шум, словно волна, следуя своим извечным законам, возвращалась. Сначала появилась под конвоем группа пленных, хмурых, с обреченными взглядами моджахедов, потом страшная процессия с обезображенными трупами наших солдат с восьмой заставы. Гриша и Ержан впервые увидели то, о чем неохотно рассказывали «старики». Превращенные в черно‑кровавые комки лица не так поражали, как взрезанные животы, набитые камнями. Обе группы в молчаливой поспешности проследовали мимо ребят с ранеными, мимо воющей афганки, которая не повернула даже головы в их сторону, продолжая глядеть остекленелыми, уже сухими глазами на потускневшее в пыли и дыму предвечернее солнце.

Вот наконец‑то и их третий взвод.

— Отходим к броне. Маслов прикрывает! — услышали ребята голос ротного и, подхватив раненых, двинулись в сторону холмов.

— Молодежь, ко мне! — скомандовал Маслов, выхватив из группы пленных молодого афганца в золотой тюбетейке. Ержан с Вареником переглянулись: не померещилось ли им?

— Десь бачив я його, — пробурчал Гриша.

Убедившись, что ротный уже далеко, Маслов отвел афганца за угол и деловито предложил:

— Это камирхановский сынок. Пока никто не видит, можете пристрелить как собаку. Валяйте, мужики!

Когда ты стреляешь туда, откуда стреляют в тебя, это твоя нормальная солдатская «работа». Когда на твоих глазах падает парнишка, изрешеченный твоими пулями, и над ним тут же голосит старуха, что‑то тревожное царапает душу. И хотя, если бы ты не убил этого парнишку, мгновение спустя из его оклеенного этикетками автомата пули прошили бы тебя, все равно что‑то протестует, винится, кается… Но когда тебе предлагают просто так нажать спусковой крючок и лишить жизни этого молодого красивого парня в золотой тюбетейке, кто бы он ни был, но без оружия, со связанными за спиной руками?! Бунтует сама природа, парализуя твой ум, твою волю, делая вялыми и тяжелыми твои руки.

Поняв, о чем говорят, афганец вытянулся с побледневшим лицом и пылающим гневом и презрением глазами.

— Может, не надо, Паша? — начал было Ержан, но тот не дал ему договорить, вцепившись в маскхалат:

— Чего «не надо»? Чего не надо? Ты видел, что они сделали с нашими? Видел?! Стреляйте, гады, или я за себя не отвечаю! Я научу вас свободу любить! Стреляйте… вашу мать!

Почти одновременно сухо щелкнули три выстрела, и золотая тюбетейка сорвалась с головы рухнувшего моджахеда, покатилась к ногам Маслова, искрясь отблесками вечерней зари.

— Уходим! — сержант пнул тюбетейку и бросил окурок на труп. Уже слышны были крики приближающихся душманов.

* * *

Толпа моджахедов, собравшаяся у тела сына вождя, медленно расступилась, пропуская Каир‑Хана, который с каменным лицом нагнулся над телом, аккуратно двумя пальцами снял с одежды еще тлеющий окурок и не торопясь пошел прочь. Немногие заметили, как его рука с хрустом в суставах сжала окурок и меж пальцев посыпались искры.