"Аполлон-8". Захватывающая история первого полета к Луне - Джеффри Клюгер Страница 11

«Первая семерка» относилась к новым коллегам свысока, «Новая девятка» на презрение в свой адрес реагировала остро. Бесплатных «корветов», которыми автомобильные фирмы одаривали первых американских астронавтов, на всех не хватит, если вдруг за ними выстроятся в очередь уже 16 астронавтов. А сделка на $500 000, которую астронавты первого набора заключили с журналом Life на полный доступ журналистов к их тренировкам и семейной жизни, выглядела уже не так заманчиво, когда сумму пришлось бы делить на 16 мелких порций.

Впрочем, Life вновь проявил инициативу и теперь платил каждому из новых астронавтов по $16 000 в год – королевская щедрость для летчиков, которые всю жизнь служили за военное жалованье. НАСА тоже не осталось в стороне – в некотором роде. Прибыв в сентябре 1962 г. в Хьюстон, девять новых астронавтов и их молодые семьи получили приказ явиться в «Шемрок Хилтон» – легендарное место, позиционирующее себя как «великолепнейший отель Америки». Судя по имперской роскоши холла, внушительным бальным залам и трапециевидному бассейну с трехъярусной вышкой для ныряния, отель вполне соответствовал такому броскому заявлению.

Фрэнка Бормана отель поразил не меньше, чем остальных астронавтов, однако это не значило, что ему там было уютно. На базе Эдвардс Фрэнк с семьей жили скромно, в Хьюстон они приехали на семейном «шевроле» 1960 г. выпуска. Борман не видел причин менять привычки лишь из-за того, что теперь у него другая работа, и даже контракт с журналом Life не пробудил в нем желания тратить деньги направо и налево.

– Нам это не по карману, – шепнул он Сьюзен при входе в отель.

Однако, как выяснилось, никакой угрозы для кармана не было. Когда Борман подошел к стойке и назвал свое имя, портье сверился со списком постояльцев и, увидев, что Борман – астронавт, просиял лучезарной улыбкой. Он заверил Борманов, что «Шемрок» в полном их распоряжении, сколько бы они ни захотели в нем прожить: это самое меньшее, что отель может сделать для героя Америки.

Несмотря на всю роскошь нового жилища, Борман был согласен оставаться здесь лишь временно – особенно если учесть, что он пока не совершил ничего такого, что оправдывало бы такое почтение к нему со стороны гостиничных служащих. Не откладывая в долгий ящик, Фрэнк и Сьюзен пустились на поиски собственной крыши над головой. Для начала они переехали в арендованное жилье, однако вскоре уже искали пригодный участок для строительства дома. Поиски они сосредоточили на новых поселках, которые во множестве возникали вокруг Хьюстона для сотрудников НАСА и имели названия вроде Тимбер-Коув – «Древесный уголок» или Эль-Лаго – «Озеро», хотя такие трогательно-буколические названия никак не вязались с жарким болотистым Хьюстоном.

Борманы остановили выбор на Эль-Лаго, присмотрели участок и согласились отдать $26 500 за строительный контракт. Тратить такие деньги на жилье было расточительностью для любого летчика, служащего на базе Эдвардс, подобный дом представлялся непозволительной причудой. Однако для астронавта такое вложение было относительно скромным, и Борман решил, что после десятка лет переездов и временных квартир на военных базах Сьюзен и их сыновья заслужили настоящий дом.

* * *

Если кто-то из «Новой девятки» считал, будто для астронавта главное – научиться управлять космическим кораблем, а остальное неважно, то эта иллюзия развеялась очень скоро. Сборку двухместного «Джемини» еще не закончили, а ракета-носитель «Титан», призванная вывести его на орбиту, пока не имела допуска к пилотируемому запуску, и, чтобы на них летать, требовалось изрядно потрудиться.

Конечно же, в первую очередь предстояли усиленные тренировки на центрифугах и имитаторах. Астронавты проводили бесконечные часы в аудиториях, изучая небесную механику, динамику объектов с подъемной силой и навигацию в условиях невесомости, не говоря уже о тренировках на выживание в океане, в пустынях и прочих местностях, куда тебя с товарищем может выбросить в результате незапланированной посадки, как у Карпентера. При этом оставалось еще несколько часов в неделю, так что все новоприбывшие получали отдельную специализацию, что давало им возможность непосредственно участвовать в разработке оборудования, программного обеспечения и полетных инструкций, от которых зависела их жизнь. Ответственность за выбор специализации, подходящей конкретному астронавту, легла на Дика Слейтона, что представлялось очень удачным решением во всех отношениях.

Из всей семерки Слейтон, пожалуй, был наибольшим любимцем прессы. Не обладая харизмой Джона Гленна или блестящим остроумием Уолли Ширры, Слейтон обращал на себя внимание грубоватыми чертами лица, серьезным видом и четким, как лезвие, односложным именем. Полностью его звали Дональд Кент Слейтон, однако «Дональд Кент» со временем преобразовалось в «Дональд К.», затем сократилось до «Д. К.» и в конце концов – до «Дик».

Такое имя, достойного железного человека, принадлежало, однако, человеку совсем не с железным здоровьем. Сразу же после включения Слейтона в число первых астронавтов врачи заметили подозрительные детали в его кардиограмме: время от времени она показывала сбой, подобие дрожи – или фибрилляции, как они ее называли.

Дополнительные исследования дали тот же результат, и Слейтон был отстранен от космических полетов ^[5]. Мало того – у него отняли и право на самостоятельный полет на самолете: а вдруг он «зафибриллирует» прямо в кабине и рухнет на землю? В итоге, положив конец и космической, и авиационной карьере Слейтона, НАСА предложило ему утешительную должность с благопристойным названием «координатор деятельности астронавтов»: титул выглядел ненамного серьезнее «вожатого детского лагеря», да и никаких четких обязанностей там не было. Должность означала всего лишь наличие зарплаты и кабинета, чтобы Слейтон мог досидеть до того момента, когда самостоятельно решит уйти из космического агентства более-менее по собственному желанию.

Однако Слейтон не собирался безропотно соглашаться: вместо того чтобы тихо и незаметно уйти со сцены, он задумал перекроить должность и стать главным астронавтом. Если летать ему запрещено, то он будет решать, кого отправлять в полет. Действуя единственно силой личности, он мало-помалу отобрал почти все рычаги контроля над астронавтами, какие были у начальства в Вашингтоне, в Хьюстоне и на мысе Канаверал, и переключил все на себя. Пусть за головным офисом агентства остается последнее слово при отборе кандидатов в астронавты, но один лишь Слейтон будет решать, на какое задание отправить каждого из них и чем их занять в остальное время. И никакой администратор не пробьется к астронавтам НАСА, не наткнувшись прежде на Слейтона.

Слейтон считал, что справится с работой отлично, и он не ошибся. Если он и сожалел о том, что космос для него закрыт, то никому этого не показывал. Если он и завидовал астронавтам, отправляемым в полеты, в которых хотел бы участвовать сам, то этого никто не видел. Зато все видели, что у Слейтона великолепное чутье на талант и темперамент: глава отдела по работе с астронавтами имел потрясающую способность разглядеть в человеке достоинства, каких тот сам за собой не знал.