Русские летописи и летописцы X - XIII вв. - Петр Толочко Страница 11

Описание длительной борьбы за Киев, изобилующее многими подробностями, свидетельствует, что составлялось оно тогда, когда еще свежей была память об этой усобице. Не исключено, что в руках софийского летописца, итожившего первый период киевского княжения Ярослава в 1039 или близком к нему году, были и какие-то современные событиям записи. Сюжет об убиении Бориса летописец заканчивает следующей подробностью: «Суть же имена симъ законопреступникомъ: Путьша, и Талець, Еловить, Ляшько». ^[62] Названы по имени также и убийцы Глеба: это Святополков посланник Горясер и повар Глеба Торчин.

Очень обстоятелен рассказ летописи о драматических событиях в Новгороде, случившихся накануне получения Ярославом вести от сестры Предславы о смерти отца. Битва у Любеча описана так, будто сделал это один из ее участников. Летописцу известны такие подробности, которые, не будь они зафиксированы по горячим следам, определенно были бы утрачены. Речь идет о репликах Святополкового воеводы, обзывавшего новгородцев «плотниками», а Ярослава «хромцем», об уточнении времени битвы началом заморозков («Бѣ бо уже в заморозь»), о расположении киевских дружин между двух озер.

Не оставляет сомнения наличие у софийского летописца письменных записей о перипетиях борьбы Ярослава и Святополка или хотя бы устных свидетельств очевидца, рассказ о подготовке похода 1018 г. на Киев. Оказывается, прежде чем выступить против Святополка и Болеслава, новгородцы собрали «отъ мужа по 4 куны, а отъ старость по 10 гривен, а отъ бояръ по 18 гривенъ». ^[63]

При описании последней битвы Ярослава со Святополком, которая состоялась недалеко от Переяславля на Летском (Альтском) поле, летописец как бы между прочим замечает: «Бѣ же пятокъ тогда». Битва началась, когда всходило солнце, а ее результат в пользу Ярослава определился только к вечеру: «К вечеру же одолѣ Ярославъ». ^[64] Конечно, подобные детали не могли быть сочинены впоследствии. Они явные приметы практической одновременности события и его письменной фиксации.

Видимо, то же самое можно сказать и о драматическом столкновении Ярослава с Мстиславом. Их битва, состоявшаяся у Листвена, описана так ярко и детально, как будто о ней рассказал один из ее участников. О союзнике Ярослава варяге Якуне говорится, что он был красив (сь лѣпъ) и одет в расшитый золотом плащ («луда бѣ у него золотомъ истъкана»). Сражение началось к вечеру и затем продолжалось ночью, при этом шел дождь, сверкала молния и гремел гром. «И бысть сѣча силна, яко посвѣтяше молнья, блещащеться оружье, и бѣ гроза велика и сѣча силна и страшна». ^[65] Ярослав эту битву проиграл и ушел в Новгород. Якун, в спешке отступления, потерял на поле боя свой золотошитый плащ. Мстислав, осматривая наутро поле боя, с удовольствием отметил, что погибли большей частью варяги и северяне, а его дружина осталась целой.

Характерной для определения хронологии софийского летописания является статья 1026 г., рассказывающая о заключении мира между Ярославом и Мстиславом: «И раздѣлиста по Днѣпръ Руськую землю: Ярославъ прия сю сторону, а Мьстиславъ ону. И начаста жити мирно и в братолюбьствѣ, и уста усобица и мятежь. И бысть тишина велика в земли». ^[66] Статья явно написана до 1036 г. В этом году умер Мстислав и в подобной летописной сентенции о братолюбии и совместном владении Русью уже не было нужды. Наоборот, в статье 1036 г. подчеркнуто Ярославово единовластие. «Посемь (после смерти Мстислава. — П. Т.) же перея власть его всю Ярославъ и бысть самовластець Русьстѣй земли». ^[67]

Согласно А. А. Шахматову, статья 1037 г. была завершающей в Древнейшем (как он думал) летописном своде. Не разделяя его вывода о дате составления, нельзя не согласиться, что статья эта действительно является итоговой в софийском летописании. Завершение строительства и освещение величественного митрополичьего собора было достаточной мотивацией для воздания похвалы Ярославу Мудрому. Летописец не жалеет ярких красок, Чтобы показать его как радетеля христианской веры, просветителя Руси, учредителя софийской библиотеки и книгописчей мастерской, в которую он собрал «писцѣ многы и перекладаше отъ грекъ на словѣньское письмо». ^[68] Летописца восторгает любовь Ярослава к церковным уставам, к попам и черноризцам, радует, что христианские храмы возводятся не только в Киеве, но и по всей Руси и все они, как когда-то при Владимире, обеспечиваются материально князем: «И дая имъ отъ именья своего урок». ^[69] Возможно, это была та же десятина.

К комплексу статей Софийской летописи А. А. Шахматов склонен был относить также известие 1043 г. о походе Владимира Ярославича на Константинополь, написанное современником, дополнившим им текст Древнейшего свода. ^[70] Обстоятельность рассказа, записанного скорее всего со слов Вышаты, делает такое предположение вполне вероятным. Несколько смущает только летописная ремарка, свидетельствующая, что воевода Вышата был отцом Яня. Впрочем, она может принадлежать позднейшему сводчику и редактору летописи, например Нестору.

Последующий этап киевского летописания связывается с Печерским монастырем. Однако прежде чем мы перейдем к его исследованию, попытаемся ответить на вопрос о времени прекращения летописной традиции Софии Киевской. А. А. Шахматов полагал, что случилось это после 1043 г., когда в результате похода Владимира Ярославича на Царьград резко ухудшились отношения Руси с Византией. ^[71]

Вряд ли изменение внешнеполитической обстановки могло роковым образом сказаться на судьбе софийского летописания. Избрание на митрополичью кафедру в 1051 г. русина Илариона, известного проповедника и богослова, создавшего знаменитое церковное произведение «Слово о законе и благодати», могло скорее оживить софийскую летописную традицию, нежели прервать ее. Не было никаких причин отказываться от своего детища — софийской книгописчей мастерской и у Ярослава Мудрого. Невозможно представить, чтобы эти два великих просветителя земли Русской взяли и передали летописание в Печерский монастырь, только обретавший свое духовное лицо и еще не имевший собственного опыта исторической письменности.

Прекращение софийского летописания следует связывать со смертью Ярослава и уходом со своей кафедры митрополита Илариона. Для Софии и ее клира эти события не могли не иметь драматических последствий. Очень возможно, что какая-то часть софийских книжников, потеряв опеку и благорасположение, которой они были окружены во времена Ярослава, ушла в Печерский монастырь. Не исключено, что их число пополнил и сам Иларион, след которого теряется.