Прощай, нищета! Краткая экономическая история мира - Грегори Кларк Страница 11

РИС. 2.6. Технологическое развитие Англии в 1200–1800 годах

Поскольку я хочу продемонстрировать, что ко всем обществам до 1800 года, в том числе и тем, в которых не имелось рынка труда, а также к животным сообществам, применима одна и та же экономическая модель, то в основе нашей мальтузианской модели лежит такой показатель, как материальное потребление на душу населения. Однако Томас Мальтус (1766–1834) и Давид Рикардо (1772–1823), впервые сформулировавшие мальтузианскую модель и соответствующие экономические теории, сейчас называющиеся классическойэкономикой, в своих выкладках опирались на заработную плату неквалифицированных рабочих ^[20]. Так, Рикардо, прибегая к аналогичной логике, указывал, что реальная заработная плата (в противоположность доходу на душу населения, включающему земельную ренту и прибыль с капитала) в конце концов должна всегда возвращаться к прожиточному минимуму ^[21]. Постулат Рикардо впоследствии стал известен как «железный закон заработной платы». Таким образом, классическая экономическая теория отвергала возможность любого, кроме временного, повышения уровня жизни неквалифицированных рабочих. Все вышеприведенные рассуждения об уровне рождаемости и смертности, численности населения и доходах сохраняют свою силу и в том случае, если речь идет не о доходе, а о заработной плате.

В свете последующих событий «железный закон заработной платы» может показаться несколько абсурдным предположением для того, чтобы строить на нем классическую экономику. Но мы увидим, что мальтузианская модель представляет собой точное описание всех обществ до 1800 года. Идеи классической экономики развивались в 1798–1817 годах — в эпоху, когда реальная заработная плата в Англии не изменялась или только снижалась от поколения к поколению. Хотя инновации, связанные с промышленной революцией, появились в 1760-х годах, их значение в тот момент еще не было в должной мере оценено. Технический прогресс в производственных технологиях до 1820 года по-прежнему казался скромным, спорадическим и случайным. На рис. 2.7 изображен сельский пейзаж в том месте, где Мальтус писал свое знаменитое эссе. Реальная заработная плата лишь в 1820-х годах начала почти непрерывный рост, характерный для успешно развивающихся экономик современного мира. Для некоторых групп населения, таких как сельскохозяйственные работники на юге Англии, составлявшие паству Мальтуса в пору его работы над «Опытом о законе народонаселения», реальная заработная плата с 1760 по 1820 год существенно снизилась. Собственно, одной из основных социальных проблем Англии в 1780–1834 годах был рост налогового бремени на сельских собственников, вынужденных производить выплаты в пользу бедных в соответствии с законом о бедных.

РИС. 2.7. Церковь в Окевуде, где Мальтус служил викарием в пору работы над своим эссе. Вероятно, Мальтус жил в доме своего отца в соседнем Элбери, население которого, насчитывавшее в 1801 году 510 человек, к 1831 году выросло до 929 человек

Таким образом, Мальтус и Рикардо предсказывали, что до тех пор, пока коэффициент фертильности не изменится, экономический рост в долгосрочном плане не сможет улучшить условий проживания. Все, к чему приведет этот рост, — только увеличение населения, живущего на прожиточный минимум. Воплощением экономики такого типа в глазах Мальтуса служил Китай. Хотя китайцы достигли больших успехов в орошении полей и в борьбе с наводнениями и собирали высокие урожаи с одного акра, уровень их материальной жизни из-за огромной численности населения все равно оставался очень низким. Так, Мальтус писал о Китае: «Насколько можно доверять рассказам об этой стране, у низших классов ее населения вошло в привычку довольствоваться ничтожно малым и с радостью употреблять в пищу такие омерзительные объедки, которые европейские работники не стали бы есть даже под угрозой голодной смерти» ^[22].

В доиндустриальном мире спорадические технологические достижения порождали лишние рты, а не богатство.

ЭКОНОМИКА ЖИВОТНЫХ И ЭКОНОМИКА ЛЮДЕЙ

Экономические законы, выведенные нами в данной главе применительно к доиндустриальной людской экономике, сохраняют свою силу для всех животных и даже растительных сообществ. До 1800 года не существовало принципиального различия между экономикой людей и экономикой других живых существ. Мальтус тоже признавал это: «Как высоко бы ни поднимали человека над всеми прочими животными его умственные способности, из этого не следует, что физические законы, которым он подчиняется, в основе своей отличаются от тех, которые мы видим в других сферах живой природы» ^[23].

Поэтому мальтузианская модель работает и в эволюционной экологии. Равновесная численность животных и растительных популяций аналогичным образом достигается тогда, когда уровень рождаемости становится равен уровню смертности. Предполагается, что уровень рождаемости и уровень смертности зависят от качества окружающей среды, аналогом которого у людей служит уровень технологии, и от плотности популяции. В экологических исследованиях обычно принимается во внимание только прямая связь между уровнями рождаемости и смертности и плотностью популяции, без учета промежуточных связей, таких как уровень материального потребления, рассмотренных нами выше. Однако мальтузианскую модель для людского сообщества можно построить и в таком упрощенном виде.

По крайней мере в некоторых экологических исследованиях делается вывод о том, что плотность популяции влияет на смертность аналогично тому, как это происходит в людских сообществах: с увеличением плотности популяции снижается количество корма, доступное для одного животного. Так, в одном исследовании на материале сорокалетних наблюдений показывается, что уровень смертности антилоп гну зависит главным образом от объема корма, приходящегося на одно животное: «…главной причиной смерти (в 75 % случаев) было недостаточное питание» ^[24]. Поэтому промышленная революция впервые позволила человеческому обществу вырваться из оков природы, проведя грань между экономикой людей и естественной экономикой.

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ МАЛЬТУЗИАНСКОЙ ЭРЫ

Мальтус писал свое эссе отчасти как ответ на взгляды своего отца — последователя таких авторов-утопистов XVIII века, как Уильям Годвин и маркиз де Кондорсе. Годвин и де Кондорсе утверждали, что лишения, несчастья и пороки, столь распространенные в мире, порождаются не людской природой, неподвластной изменениям, а дурным правлением ^[25]. Мальтус же хотел показать, что нищета создается не институтами и что никакие изменения в политических институтах, соответственно, не улучшат людской участи. Как мы видели, в мире редких технологических достижений, каким являлась Англия в 1798 году, точка зрения Мальтуса была убедительной.