Саксонские и нормандские короли. 450-1154 гг. - Кристофер Брук Страница 11

Итак, мы видим, что анжуйские летописцы стоят по одну сторону, а сторонники Стефана — по другую. У анжуйцев был сильный мотив замалчивать любое упоминание о том, что Генрих назвал своим преемником Стефана; у сторонников Стефана — в равной степени сильный мотив настаивать на этом. Ордерик, писавший свою летопись в Нормандии, которую покинул Стефан, ни намеком не упоминает об этой истории. Возможно, его молчание является некоторым аргументом против нее. Но в основном мы имеем здесь, как обычно, простое противоречие источников, и, лишь наблюдая за поведением главных действующих лиц, мы можем надеяться разрешить вопрос.

Стефан действовал необычайно проворно; архиепископ Кентерберийский поспорил, но согласился. Король Франции поддержал Стефана; папа римский утвердил его коронацию. Граф Блуаский отозвал свои притязания; граф и графиня Анжуйские ничего не предприняли; эрл Глостерский после долгих колебаний присягнул на верность Стефану. Многое из этого отражает реальные факты. Спорное престолонаследие было делом обычным; случаи насильственной узурпации власти — нередкими. Обычно свершившийся факт приходилось принимать даже церкви, так как ее отказ мог привести лишь к кровопролитию. Для папы римского было важно удержать Англию от гражданской войны. Что касается короля Франции и графа Блуа, то мы знаем слишком мало подробностей обстоятельств, чтобы судить об их мотивах. В любом случае Теобальд не мог на многое рассчитывать в Англии, а Людовик должен был во Франции бояться присоединения Анжу к Нормандии.

Расторопность Стефана и согласие архиепископа Кентерберийского являются самыми поразительными моментами в этой последовательности событий. Стефан действовал так быстро, что его маневр должен был быть почти наверняка продуманным заранее. Действительно, вполне вероятно, что он был ему внушен более сильной личностью, чем он сам. Архиепископ, вероятно, уступил убедительным доводам. Обе части этой головоломки можно было бы объяснить, если бы Стефан мог действительно представить доказательство того, что Генрих назначил его своим наследником на смертном одре.

Однако есть еще два момента, которые следует принимать в расчет. Архиепископ был заинтересован в том, чтобы дать Англии готового к действиям короля, который мог предотвратить кровопролитие: гражданская война была неминуема. Он мог прекрасно понимать, что Стефан более подходящая кандидатура, способная получить поддержку, нежели императрица. Он был хорошим воином и уже был обеспечен хорошим постоянным доходом в Англии. И он не забывал давать обещания быть хорошим правителем, послушным церкви. Стефан вполне мог казаться подходящим вариантом в глазах церкви.

Если действия Стефана удивляют нас и мы начинаем искать более сильную личность, которая побудила его действовать, то его дядя не является единственной такой фигурой, по нашему мнению. Еще один Генрих, младший брат Стефана, аббат Гластонбери и епископ Винчестерский, сыграл ведущую роль в событиях, имевших место в годы правления Стефана. Он не всегда был на стороне своего брата, но Уильям Мальмсберийский приписывает ему первый успех Стефана и делает его влияние решающим для получения согласия архиепископа Кентерберийского. Картину, нарисованную Уильямом, в общем, подтверждают «Деяния». Выдающаяся личность, непокорный и амбициозный Генрих вполне мог оказывать влияние на обоих своих старших братьев, и мы можем поверить Уильяму Мальмсберийскому, что он надеялся (и, без сомнения, убедил в этом архиепископа) на то, что Стефан станет достойным хранителем церкви и будет подчиняться указаниям стоящих во главе нее епископов.

Наконец, правдоподобно ли то, что Генрих I сам позабыл о своей дочери после всех своих сложных интриг и объявил наследником своего племянника? Ясно, что Генрих был в течение многих лет серьезно обеспокоен тем, кто взойдет на трон после него: он женился во второй раз, но от второй жены у него не было детей; он вызвал Матильду из Германии против ее воли; он вынудил своих баронов дать две клятвы верности. Во всем этом он, по-видимому, руководствовался как конкретным представлением о наследовании, так и привязанностью к дочери. Можно было бы ожидать, что его сердце выберет его незаконнорожденного сына, эрла Роберта, или его незаконнорожденного племянника Стефана. Обоих он одарил самыми лучшими землями — это был почти беспрецедентный случай. Он демонстрировал по отношению к ним свое расположение и привязанность, охотился с ними, наслаждался их обществом. В противовес этому, он обращался со своей дочерью как с пешкой в брачной игре — такое отношение видели многие женщины в те времена. В возрасте семи лет ее на корабле отправили в Германию. Когда она стала молодой вдовой, ее поспешно вернули назад, сделали наследницей трона, насильно выдали замуж за человека моложе ее, которого она презирала (он был простым графом) и который не любил ее. И вот ее отец позволил ей оставить мужа, затем вновь соединил их, чтобы обеспечить своему роду продолжение в потомках и наследниках. Наконец — и это неудивительно — она стала допекать старика: мятеж разразился в Нормандии, граф открыто поддержал его, а императрица лишь чуть менее явно подстрекала к нему.

Что случилось на смертном одре Генриха I, можно только предполагать. Если он счел, что его дочь показала себя «неблагодарной» — разве он не осыпал ее почестями, не сделал ее императрицей, не обещал ей королевство? — это было бы вполне понятно. Он был вспыльчивым представителем вспыльчивого рода и был способен сказать все, что угодно, когда на него накатывало. Вполне понятно, что он мог поддаться временному состоянию, чувству, что он может, в конце концов, последовать велению своего сердца, а не головы, что Стефан — сам возрожденный Генрих, младший сын, женившийся на наследнице рода Альфреда и Кердика и Водана.

Когда королева Елизавета I была на пороге смерти, пришлось приложить колоссальные усилия к тому, чтобы она назначила Якова своим преемником. Столь щепетильна она была в отношении своей привилегии и столь мало ее привлекали мысли о своей собственной смерти, что она откладывала решение до самого последнего момента. В конце концов непонятный знак, который она сделала рукой после того, как уже не могла говорить, был истолкован как согласие, и последняя преграда на пути к наследованию трона Яковом пала. Вокруг умиравшего Генриха собрались люди, страшно озабоченные тем, кто станет наследником. Эти люди, названные Ордериком, не слишком торопились присоединиться к сторонникам Стефана или поддержать его. Хью Бигод утверждал, что слышал, как Генрих назвал Стефана, но приверженцы императрицы возражали, что Хью не был среди присутствовавших у постели умирающего. Однако вполне возможно, что Хью находился поблизости, подхватил слух, что Стефан назначен наследником, и немедленно понес его в Булонь, где (как кажется) в тот момент находился Стефан. И этот слух подвигнул Стефана на его поразительную авантюру. Думаю, вполне вероятно, что Стефан решил, что может рассчитывать на поддержку Генриха. Хотел ли Генрих предоставить ему ее, мы никогда не узнаем.

В Германии в конце XI—XII вв. возникли признаки того, что наследование и назначение наследника могут в один прекрасный день уступить его выборам — и это будет способом возведения короля на престол. В XIII—XIV вв. такой порядок был принят: особая группа выборщиков осуществляла свой свободный выбор, такой свободный, что в начале XVI в. всех королей Англии, Франции и Испании вполне могли счесть подходящими кандидатами. В Англии и Франции этого не произошло. Слово «выборы» широко использовалось; Стефан распустил слух, что он был избран церковью и народом, а «Деяния» делают его избрание ключевым событием. Но он был «выбран» жителями Лондона, а не витаном. И если Стефана можно было считать «выбранным» монархом, то этот прецедент не сулил ничего хорошего. На самом деле людей сильнее занимали другие мысли: назначение наследника было по-прежнему, наверное, самым важным фактором из всех; наследование делало успехи и пополнялось изощренными аргументами из римского и церковного права. И ни один ответственный человек не мог пренебречь вопросом, подходит ли кандидат в короли для своей должности. Миряне и церковнослужители сходились в том, что личность короля имеет жизненно важное значение для благополучия народа. Избрание нового короля было исключительно серьезным делом — слишком серьезным, чтобы быть подчиненным простым правилам. На протяжении всего того времени, что английские короли правили и царили, присутствовал элемент неопределенности в отношении принципов наследования. Каким бы странным это ни казалось, но современный закон о праве наследования был принят лишь в XVIII в.