Первая мировая в 211 эпизодах - Петер Энглунд Страница 11

Какой прелестный вид: изысканная обстановка старинной комнаты, большие окна, мягкие тона ковров, стол, сервированный серебром и стеклом.

Потом все происходит очень быстро. Сперва слышны выстрелы, очень громкие, просто оглушающие. Затем раздается грохот артиллерийских залпов. Через секунду раздается звон столового фарфора. Прислуга, готовясь разливать суп, от испуга роняет поднос, и суповая миска разбивается. На мгновение все замирают. Потом девочка начинает плакать.

Наступает хаос. Лаура только успевает отдавать распоряжения направо и налево. Через четверть часа они должны покинуть дом. Гувернантка берет на себя детей. Сама Лаура упаковывает ценные вещи: золотые монеты, бумажные банкноты в рублях, шкатулку с драгоценностями. Грохот сражения нарастает. Все мечутся по дому, кто куда, что-то рвут, срывают, кричат. Лаура вдруг замечает, что сама бегает с шелковыми чулками в руке, размахивая ими, словно флагом.

Они грузят вещи на две крестьянские телеги. На улицах города тоже царит хаос. Лаура видит военный транспорт. Видит русских солдат с оружием наперевес. Видит, как люди кричат, толкаются, спорят. Видит старуху, которая тащит на голове маленькую кроватку, тогда как другой человек волочит за собой самовар, подскакивающий на булыжной мостовой. “Повсюду царит хаос: наверное, даже первобытные люди не удирали с такой скоростью; все правила приличия позабыты, будто бы их и не было”.

И вот они пускаются в путь, “в людском водовороте, кругом бегущие люди, нагруженные добром, словно вьючные животные; устав, они сбрасывают часть груза и движутся дальше”. Лаура с детьми и прислугой едут на одной телеге, багаж — в другой. Она оборачивается на свой дом. Знакомый ей пастор призывает их уезжать и благословляет вдогонку, осеняя крестным знамением.

Они направляются к вокзалу. По дороге Лаура встречает старого друга семьи. Он взбирается на вторую телегу. Сбрасывает с нее слугу. А потом поворачивает телегу и уезжает, прихватив весь их багаж с собой. На чемоданах стоит собачка детей, белый шпиц Даш, и громко лает. Телега с собакой исчезают в потоке охваченных паникой людей.

Стоит прекрасный осенний день.

13.

Воскресенье, 20 сентября 1914 года ^[23]

Павел фон Герих осматривает дворец в Руднике

Когда они прибыли в дворцовый парк, уже стемнело. Но их ожидания оправдались, ведь им была обещана экскурсия по необычайно красивому дворцу. Парк тоже оказался великолепным, старинным, ухоженным. Фон Герих увидел дворцовую капеллу. Множество оранжерей. Несколько больших прудов, поблескивающих в лучах заката, по водной глади которых скользили лебеди. Зубчатые башни и балюстрады. Офицеры поскакали прямиком к дворцу, спешились.

Настроение у всех было отличное.

Отчасти они радовались тому, что оказались за линией фронта, в резерве, и могли передохнуть. Впервые с тех пор, как они покинули Петербург, они наконец-то выспались, упав в походные постели, которые везли в обозе, но до сего времени так и не распаковывали. Дни проходили теперь за сном, едой, игрой в карты, учениями, музыкой, играми.

Но главное — они испытали настоящее облегчение. На этом участке Восточного фронта все складывалось вполне благополучно для них. Австро-венгерская армия продолжала отступать, и не далее как вчера пришла новость о том, что еще 30 тысяч вражеских солдат сдались в плен. Полк находился в австрийской части Галиции. К тому же фон Герих имел личные причины испытывать облегчение: три недели назад он получил боевое крещение, в бою за село к югу от Люблина. Нельзя сказать, чтобы его роте сильно досталось: едва они начали наступать — во главе с фон Герихом, курившим трубку, — как получили приказ вернуться и тотчас же ретировались. Но испытание он выдержал, это главное. И даже потом, когда на поле, заросшем люпинами, его отбросило взрывом тяжелого снаряда из мортиры, он не испугался. Это переживание, как и последующая удача в боях, упрочили в нем чувство не то чтобы неуязвимости, но некоей избранности. Он больше не волновался: “Господа военные корреспонденты и прочие рассказчики достаточно расписали все ужасы войны, но на самом-то деле мы ощущали гордость за то, что мы настоящие мужчины и не боимся смотреть смерти в лицо”.

Фон Герих вместе с остальными входит в пустой дворец. Он принадлежит польско-австрийскому графу из старинного рода Тарновских ^[24]. Обитатели дворца бежали, бросив свое жилище. Фон Герих и его товарищи увидели внутри такую сказочную роскошь, что у них просто дыхание перехватило. Они блуждали по бесконечному лабиринту комнат с паркетом таким зеркальным, что видели в нем свои отражения; под потолком, декорированным старинными плафонными росписями, между стен, украшенных тяжелой, дорогостоящей обшивкой, картинами старых мастеров, “которыми мог бы гордиться любой музей”. В одной комнате стоял великолепный рояль марки “Блютнер”. На крышке лежали ноты, в том числе Григ. Один из офицеров сел к роялю и начал играть.

Гулкие залы наполнились звуками музыки, а фон Герих пошел дальше. Он увидел библиотеку. Комната была без окон, вдоль стен — полки с книгами, а потолок в ней был стеклянный, и через него виднелись первые звезды, зажегшиеся в небе. Книжные тома стояли строго по порядку, и фон Герих вскоре понял, что видит перед собой уникальную коллекцию: наука, философия, теология, поэзия, история. Да, история. Как и многие другие, фон Герих считал себя частицей Чего-то Великого, и зрелище пухлых томов вдохновило его: