Взвод, приготовиться к атаке!.. Лейтенанты Великой Отечественной. 1941–1945 - Сергей Михеенков Страница 11

Я отправил в тыл еще одного связного – доложить о бое и его результатах. Посмотрел на часы: бой длился всего двенадцать минут. А показалось, что день прошел…

Раненого затащили в пулеметный окоп, начали допрашивать. Еще связной не ушел. Я надеялся, что немец что-нибудь нам скажет, что важно было бы передать в штаб. Конечно, самое лучшее было бы доставить его самого майору Бойченко. Я воевал уже три с половиной месяца, а ни разу не видел пленного немца. Своих повидал, целые колонны! Километровые! В шесть рядов! А немец этот был первым. Пуля раздробила ему кость чуть ниже колена. Я приказал его перевязать. Перевязывали его же бинтом. Нашли в ранце коробку с индивидуальной медицинской аптечкой.

Немец только раз разжал зубы, дважды произнес какое-то слово. Ругательство. Я понял, что он материт нас. Но все же переспросил переводчика. И пулеметчик Федоров, который, как мы убедились, лучше всех учил в школе немецкий язык, сказал:

– Ругается.

– Ругается? Ну а что?.. Какие ругательные слова он сказал? – Мне все же было интересно поговорить с пленным.

– Какие, какие… На х… нас посылает.

– Вот гад!

Бойцы зашумели. Кто-то хотел его ударить. Но я не разрешил. Все же раненый. Зачем раненого бить? И сказал Федорову:

– Переведи ему, что сейчас мы его расстреляем, потому что впереди у нас бой и в тыл мы его отправить не имеем возможности. Какая у него будет просьба?

Федоров перевел очень коротко. И тот сразу все понял. Побледнел, выпрямил спину, вытащил из нагрудного кармана фотографию своей фрау и письмо в конверте.

– Просит отправить последнее письмо жене, – сказал Федоров и отвернулся.

– Хорошо, – сказал я и взял у него и фотографию, и конверт.

Но немец вдруг пришел в себя и фотографию потребовал обратно. Положил ее назад, в карман. Аккуратно его застегнул и уставился на меня.

Его отвели в окоп, который опустел после гибели тех двоих, которые побежали, и закололи там штыком. А что мы могли сделать? Как я мог поступить иначе? Сохранить ему жизнь ценой жизни своих товарищей? Да и ненависть переполняла всех. Так что и отдавал я приказ, и исполняли его бойцы без содрогания и сомнения. И зря я об этом немце теперь так подробно вспоминаю.

Снова собрались на совещание. Вызвал я сержантов и сапера Васю Курбатова. Васю нам в отряд выделили из саперного батальона дивизии, которая стояла на Варшавке. В своем деле он разбирался досконально. Еще когда подошли к мосту, сразу осмотрел закладку взрывчатки, провод привода и сказал, что все сделано правильно и что мост он готов взорвать в любой момент.

После боя снова осмотрел взрывное устройство, что-то подладил, соединил перебитый провод, заизолировал его и снова доложил о готовности.

Я посмотрел на часы, и все сразу поняли мой жест: до 18.00 от моста уйти нельзя, а до 18.00 еще черт знает сколько времени, и колонна может подойти уже через час…

Вася Курбатов, словно подталкивая мои мысли, сказал:

– Мост взорвать я могу хоть сейчас.

– Служить я хотел в кавалерии. Мимо нашего техникума шли поезда, и я часто видел, как в дверях вагонов стояли кавалеристы Особой Дальневосточной армии. Стройные, в длинных шинелях, подтянутые, со шпорами на сапогах и шашками на боку. Когда пришло время служить, в военкомате меня спросили:

– В военное училище хочешь поступить?

– Хочу, – ответил я с готовностью, вдруг поняв, что сбывается моя мечта. – В кавалерийское!

– Хорошо.

Выписали направление в Тамбовское кавалерийское училище. Но когда начал проходить медкомиссию, выяснилось, что принимают только рост 164–167, а у меня 177 сантиметров! Мне на медкомиссии так и сказали:

– Вы, молодой человек, нам не подходите. Вы переросли на целых десять сантиметров!

Загоревал я. Вот тебе и стал кавалеристом. Там, в дверях вагонов, издали, мне они казались высокими. А оказывается, тут берут только недорослых… Но потом мне подсказали, что тут же, в Тамбове, есть еще одно военное училище – пехотное. Я и пошел туда. В Тамбовское пехотное я и по росту прошел, и по всем остальным параметрам. В строю стоял во второй шеренге, так что были там ребята и повыше меня ростом.

Мы сдали выпускные экзамены и 16 июня 1941 года получили лейтенантские звания – два кубаря в петлицу. Кубари красивые, новенькие, эмалевые.

После выпуска положены были отпуска. Но отпуска нам не дали. Сформировали команду – 21 лейтенант – и направили для дальнейшего прохождения воинской службы в Прибалтийский Особый военный округ.

В Каунасе, в комендатуре, мы предъявили свои предписания, и нам сказали, что наша часть расположена на станции Козлова Руда. Нам выдали денежное довольствие. Помню, как сейчас, я получил 1960 рублей красными новенькими тридцатками с портретом Ленина.

Когда ехали до станции, слышали, литовцы шушукались: вот, мол, русские молодыми офицерами части пополняют, к войне готовятся…

На станции Козлова Руда вдруг выяснилось, что до части еще километров десять–двенадцать и что туда идет только проселочная дорога, но никакого транспорта пока не предвидится. А уже вечерело. Мы порывались идти пешком. Но старший нашей команды лейтенант Малашенко позвонил в часть, и оттуда нам сообщили: куда вы, мол, на ночь глядя, завтра воскресенье, пришлем за вами машину, а пока располагайтесь на ночлег там, на станции.

Легли спать на станции. Примостились где как кто смог. Но спали крепко.

В 6 часов утра из части приезжает младший лейтенант и поднимает нас: «Подъем, ребята! Война с Германией!» Вот так началась наша служба.

Мы – на машину и в часть. А уже самолеты немецкие пролетают, бомбят то тут, то там.

Часть была поднята по тревоге. Нам приказ: занять позиции по границе с Восточной Пруссией.

Я принял взвод 190-го стрелкового полка 11-й армии. Взвод уже находился на позициях, в обороне. Почти вся наша рота была сформирована из курсантов полковой школы младших командиров. Сержантская школа. Ребята подтянутые, натренированные. Службу знали хорошо, оружием владели тоже хорошо.

Лежим в окопах. Тихо. Выслали разведку. Разведка вернулась, доложила, что перед нами на глубину до трех километров никого нет. Стали ждать. Ждали недолго. Вскоре по фронту перед нами появились грузовики, крытые брезентом. Остановились, и из них посыпалась пехота. Немцы. Они сразу развернулись и пошли в атаку. Идут – цепь ровная, как на учениях. В руках карабины со штыками. Штыки короткие, плоские, как ножи. Мы таких еще не видели.

Комбат, видя такое дело, кричит:

– Без команды огня не открывать!

Лежим, ждем команду. Немцы уже близко. Слышим, комбат кричит:

– Примкнуть штыки! В атаку! Вперед!

У меня был пистолет ТТ и автомат ППД. Рядом лежал сержант. Я сразу сержанту: