Мазарини - Людмила Ивонина Страница 11

Так, после убийства фанатиком-католиком Равальяком в 1610 году короля Генриха IV Бурбона страна под неумелым регентством его вдовы Марии Медичи при малолетнем Людовике XIII окунулась в море смуты, которая проявилась в постоянных аристократических мятежах. Ришелье пришлось на протяжении всего своего правления бороться с бесчисленным количеством аристократических заговоров с целью отстранения его от власти, а то и просто физического устранения. В ответ кардиналом была налажена прекрасная шпионская сеть, проведен целый ряд государственных реформ, подорвавших влияние «дворянства шпаги». Строжайший надзор за представителями знатнейших фамилий и сведение к минимуму их антигосударственной деятельности были для кардинала в числе важнейших дел.

Кроме того, против непокорной знати были осуществлены и другие меры: запрещение дуэлей и разрушение всех замков, находящихся вдали от границ королевства. Еще в предыдущем столетии дуэли между аристократами превратились в настоящую манию и были осуждены церковью. У Ришелье были личные причины не любить дуэли – в одной из них его отец отправил своего противника на тот свет, а в другой погиб его старший брат. Реки крови, которые проливала знать, участвуя в дуэлях, дали кардиналу возможность укрепить короля в решимости действовать в интересах государства. Поэтому февральский эдикт 1626 года гласил о тяжелой каре в отношении дуэлянтов. Зафиксированный властями вызов на дуэль влек за собой потерю должности, конфискацию половины имущества виновного и изгнание из страны на три года. Дуэль без смертельного исхода наказывалась утратой привилегированного положения, иногда смертной казнью; а вот дуэль со смертельным исходом попадала под статью об оскорблении Величества.

Знать отреагировала однозначно. В знак протеста против королевского эдикта победитель в двадцати двух дуэлях граф де Бутвиль 14 мая 1627 года устроил перед Лувром дуэль, в которой участвовало шесть дворян. Один из участников этого действа был убит, другой ранен. Де Бутвиль и его кузен де Шапель, также участвовавший в дуэли, бежали из Парижа, но скоро были схвачены и брошены в Бастилию. Де Бутвиль принадлежал к прославленному роду Монморанси-Люксембург, и поэтому суд над ним мог иметь большое политическое значение. Конечно же принц Конде и другие аристократы, не говоря уже о жене де Бутвиля, бывшей на третьем месяце беременности, взывали к королю с просьбой проявить милосердие. Людовик XIII на это только заметил: «Мне жаль графиню, но я обязан защитить мое достоинство». 22 июня 1627 года де Бутвиль и де Шапель были, согласно закону, казнены на Гревской площади. Юность и мужество казненных дуэлянтов вызвали в Париже глубокое сострадание и потрясли общественное мнение.

Но преуспел ли кардинал в искоренении дуэлей? Возможно, на какое-то время дуэли и приостановились. Но уже в 1629 году Ришелье указал Его Величеству на слабость, допущенную королем в применении законов, особенно эдикта о дуэлях. В этом вопросе первый министр, стараясь оправдать смерть де Бутвиля и других казненных дуэлянтов, активно использовал пропаганду. Исходивший из официальных кругов памфлет оценивал дуэли как оскорбление Бога, короля и всех французов. Другой любопытный памфлет в виде письма жителя Голландии доказывал, что дуэли в среде французской знати на руку главному врагу Франции – Испании. Ведь в то время как французские дворяне шпаги убивают друг друга, Испания готовится установить мировое господство.

Ришелье преуспел в другом. Еще более дуэлей кардинала беспокоила укрепившаяся в 1610—1624 годах автономия гугенотского «государства в государстве». То было новое, вышедшее в начале его министерства на первый план препятствие на пути централизации и унификации Французского королевства. Еще по дарованному бывшим гугенотом королем Генрихом IV Нантскому эдикту 1598 года французские кальвинисты-гугеноты получили свободу вероисповедания и широкую автономию. Со временем автономные права значительно расширились. Кроме того, среди гугенотских общин насчитывалось около тысячи шестисот аристократов и менее знатных лиц. К ним относились семейства Бульон, Шатийон, Ла Форс, Ла Тремуйль и другие. Они являлись владельцами великолепных особняков в Париже и значительных сеньорий в сельской местности, занимали придворные должности и важные посты в местной администрации. Для защиты своих привилегий они могли выставить собственные армии из числа своих многочисленных арендаторов. Но большую часть гугенотов составляли буржуа и ремесленники. Вообще же французский протестантизм был гораздо сильнее привязан к городам, нежели к сельской округе. И от этого был более опасен в смысле неподчинения законам «наихристианнейшего» монарха. Для большинства французов единство их королевства соответствовало девизу «Один король, один закон, одна вера», и допущение королевской администрацией существования вольностей гугенотов было для них ярким свидетельством слабости центральной власти.

Регентшу Марию Медичи гугеноты совсем не принимали всерьез – она даже не смогла разогнать протестантскую ассамблею в Сомюре в 1611 году, выставившую центральной власти непомерные требования, содержавшие отказ платить целый ряд налогов. Гугеноты возвратились в свои провинции, намереваясь, словами Ришелье, «нарушить мир в стране и поймать рыбку в мутной воде». Даже после того как в 1617 году в результате государственного переворота Мария Медичи и ее фаворит Кончино Кончини были отстранены от власти повзрослевшим Людовиком XIII и его министром Люинем, положение в государстве едва ли улучшилось. И Люинь, и сменившие его в 1621 году братья Брюлары оказались бессильными перед сложившейся ситуацией во Франции и Европе в целом. Внутренняя и внешняя политика Французского королевства фактически зашла в тупик.

Ришелье это исправлял, насколько понимал и мог. Единства Франции он добился в первую очередь путем ликвидации гугенотского «государства в государстве». «Пока гугеноты имеют во Франции власть, король не может ни быть господином в своем королевстве, ни предпринимать каких-либо славных действий за его пределами», – считал кардинал. Эти соображения вполне соответствовали дипломатической стратегии первого министра. Он планировал нанести решительный удар против Империи и Испании в тот момент, когда на полях сражений будут ослаблены все воюющие стороны – как противники Франции, так и ее союзники. Поэтому во втором периоде Тридцатилетней войны против католического блока, усиленного созданной Валленштейном семидесятитысячной имперской армией, безуспешно, но героически воевали лишь Дания и ряд протестантских немецких князей. А Ришелье тем временем проводил «дипломатию пистолей» – предоставлял денежные субсидии союзникам.

Затяжная осада Ла-Рошели правительственными войсками в 1627—1628 годах, осложненная параллельной войной с Англией, не оставила в Европе равнодушными никого – ни подданных, ни государей и политиков. Ла-Рошель была оплотом протестантского сепаратизма, показателем слабости королевской власти, поводом для вмешательства как католических, так и протестантских государств во французские дела. Кому это было нужно? Даже во время осады сторону Ришелье держала Испания, а Ла-Рошели – Англия. Поэтому кардинал не зря частенько говаривал, что «взятие Ла-Рошели – будущее порядка во Франции».

Нельзя забывать и о том, что, несмотря на весь свой рационализм, Ришелье был кардиналом Римско-католической церкви, а Франция была страной католической. Кроме того, политические смуты времен религиозных войн и начала царствования Людовика XIII заставляли кардинала в первую очередь думать о преодолении внутренней оппозиции как при дворе, так и со стороны гугенотов. И все же осада столицы гугенотов и ее результаты показали, что первый министр Франции был не религиозным фанатиком, а веротерпимым реалистом. Безусловно, Ришелье не верил в то, что можно заставить гугенотов обратиться в католицизм, но в то же время был убежден в невозможности позволить им не подчиняться короне.