Иван Молодой. Власть полынная - Борис Тумасов Страница 11

По степи редко высились курганы. На их зеленых шапках восседали орлы. Саньке известно, курганы - могилы князей, живших здесь, в этих краях.

Эту степь прежде называли красивым именем Половецкая, а ныне величают Диким полем, Дикой степью.

Не здесь ли не раз бились насмерть славянские полки с недругами? И кто знает, может, навечно скрыты под курганами кости славянских богатырей, а алые маки, усеявшие степь, не крупные ли это капли крови?

Когда Санька думал об этом, ему чудилось, что вот-вот из-за дальней кромки земли покажутся конные полки. Он напрягался до рези в глазах, но степь была безмолвна.

Представил Санька, как два века назад пришли на Русь ордынцы. Мчалась огромная конница, скрипели колеса арб, гнали табуны. А в низовьях Волги и Дона татары основали свое государство, и их хан дал ему название Золотая Орда.

Погнали в Орду пленных русичей, лучших мастеровых, чтобы они строили и украшали ее главный город Сарай.

Сколько же слез и страданий принесла Орда на Русь! И несть числа этим страданиям… Вот и крымский хан держит народ русский в постоянном страхе. Покуда государь Иван Третий ладит с ханом, не ходят крымцы в набег на московскую землю. А ну как молодой князь Иван, став великим князем, не станет, как отец его, государь Иван Васильевич, ладить с Гиреями? Тогда жди от крымцев разбойных набегов…

С такими нерадостными мыслями возвращался в Москву Санька, дворянин на службе при великом князе Иване Молодом, Санька, один из немногих, положивших начало славному служилому дворянскому роду.

Под Москвой чаще попадались села и деревни, многолюдней становилась дорога. Санька таращил глаза, в стременах то и дело приподнимался, хотел город поскорее увидеть… И наконец он открылся. Казалось бы, чего особенного, сколько лет в нем прожито, а вот надо же, полгода в отъезде, а чудится, заново Москву видит, этот дивный город, в зелени, утренней росой умытый. Прочно, как богатырь, возвысился он на слиянии рек Москвы и Неглинной. Кремль со времен князя Дмитрия Донского в камень взят. Земляной город, Белый, Китай-город…

Посады мастеровых. Живут тын к тыну: кожевники, плотники, кузнецы и иной люд. Изба к избе, тес да солома.

Боярские дворы с хоромами, амбарами, клетями, заборами высокими. А церквей по Москве не счесть…

Санька ожидал увидеть молодого великого князя в Москве, однако, узнав, что государь отправил его в Новгород, был удивлен. Тем паче что с Иваном снова поехал дьяк Посольского приказа Федор Топорков.

Значит, Иван Третий остался недоволен деяниями молодого князя в Новгороде, его первым посольством. Да и угодил ли? Письмо государя дьяк посаднику вручил, ответ новгородцев у великого князя неудовольствия не вызвал. Тогда отчего послал молодого великого князя сызнова в Новгород? Отправил по первой оттепели, когда после зимних морозов открываются болотные хляби и дороги становятся опасными и почти непроезжими?

Задумался Санька: видно, не все посольство как надо правил княжич Иван, чего-то не исполнил. Вот и пришлось тому снова отправляться в Новгород…

Вспомнил Санька первую поездку в Новгород, опасные топи и гати, какие предстояло преодолеть молодому великому князю. И захотелось служивому отроку Ненашеву быть вместе с ним, а коли потребуется, и трудности сообща преодолевать. Уж кто, как не Санька, так хорошо знал молодого князя Ивана.

В те отдаленные времена, в XIV-XV веках, фамилии на Руси только образовывались и людей звали по имени, самое большее - добавляли отчество. А женщин, как правило замужних, с прибавлением имени мужа.

Когда Исаак Андреевич Борецкий женился и ввел в свой боярский дом довольно неказистую, но крепкотелую девицу Марфу с не по-женски широкими надбровьями, он, избранный новгородским вечем посадником, душевно терзался, опасаясь, что, когда смерть приберет его, Марфа не сбережет накопленного им добра.

Но она, родив ему дочь и сыновей, оставшись вдовой, так повела хозяйство, что вскоре подмяла под себя весь богатый север с его сольницами и ловами, амбарами и коптильнями.

Усадьба Марфы-посадницы всем новгородским теремам терем. Рубленный из лучших пород дерева в два полновесных яруса, с оконцами, где стекла отливали и серебрились в любую погоду. Девки не сидели без дела, и дворовые мужики не гуляли. Знали, у Марфы хлеб отрабатывать надобно.

А за всем этим догляд вел дворецкий. Злые слухи давно по Новгороду гуляли: дескать, меньший Марфин сыночек чем-то на дворецкого Прохора смахивает. Однако то были все разговоры, а, как известно, Марфа всех в кулаке своем держала, не только семью, но и дворовых, и работников.

В то утро, призвав Дмитрия в свою горницу, Марфа слушала отчет о его поездке к великому князю литовскому.

Сурово сдвинув брови, она допрашивала сына, то и дело замечая:

- Не части, сказывай обстоятельно, как ехали, где ночевали и не вел ли ты какие разговоры с кем?

Встряхивая кудрями, Дмитрий пересказывал матери со всеми подробностями путь, какой проделали они с Архипом. Одно утаил: как, возвращаясь, завернул в шинок, щец горячих похлебать, и там случилось такое…

Однако Марфу не то интересовало. Она ждала услышать рассказ о том, как воспринял Казимир желание бояр новгородских стать под его руку.

Насупившись, Марфа постукивала ладонью по аналою.

- Так что, готов ли Казимир взять Новгород под свою руку и станет ли защищать нас от Москвы?

И насторожилась, услышав, что Казимир готов взять под покровительство Новгород, ежели жители поклонятся великому князю литовскому. На вече попросят, и тогда он, Казимир, примет Новгород, как принял русских князей Вяземских, Глинских и иных, веру их оставил, землями наделил и вольностями жаловал.

Слушала Марфа, а Дмитрий не понимал, как мать к словам Казимира отнеслась. У него давно уже сложилось мнение: от Москвы Новгороду подалее надобно держаться. В Новгороде они, бояре да люди торговые, - хозяева, как порешат, так тому и быть. А под власть великого князя Московского попадешь - и вольностям конец. Нет, не по пути новгородцам с Московией…

Голос матери прервал размышления Дмитрия:

- О чем задумался? Поди, мысли грешные одолевают? Ты не жеребенок-стригунок, как Федька. У того в голове одни девки. Тебя жизнь вольная Господина Великого Новгорода должна заботить. Вишь, как Москва замыслила подмять нас. Да не по зубам Новгород ей. Новгородцы - сила и постоять завсегда за себя готовы… А что до сказанного Казимиром, то мы согласны, ежели литовский князь вольности наши сохранит: вече, колокол вечевой, который от времен далеких предков наших люд созывал и в беде, и в радости…

Замолчала, дыхание перевела. Палец подняла:

- Ты, Митрий, к шатунам-бражникам, какие по Новгороду бродят, приглядывайся. Им бы на вече противу Ивана, великого князя Московского, кричать. Пущай орут: «Не хотим Москвы, неволи московской! Казимира Ягайловича просим! Литву признаем!..» А деньги на тех шатунов попрошу у Ивана Лукинича из казны городской. Коли откажет - он посадник прижимистый, то от своей бедности оторву, на пользу Новгороду Великому не поскуплюсь… Не жалей, Митрий, денег.