Южный бунт. Восстание Черниговского пехотного полка - Оксана Киянская Страница 11

Этот поход был важен Пестелю не только как тактический элемент. Представляется, что он был сам, лично заинтересован в подобном «революционном действии». Пестель служил не в Петербурге, а в Тульчине. И в случае начала – без его участия – революции в столице его шансы возглавить будущее революционное правительство были минимальны. Между тем, именно себя он, скорее всего, и видел в этом качестве.

Историк С. Н. Чернов, суммируя большое количество следственных материалов, восстановил «концепцию переворота», замышлявшегося на юге. Согласно Чернову переворот должен был осуществиться независимо от того, состояли или нет в заговоре командиры отдельных воинских частей. Армейское руководство в лице главнокомандующего и начальника штаба должно было или поддержать революцию, или подвергнуться аресту и уйти с политической сцены. «Головка армии» переходила таким образом в руки Пестеля и его единомышленников. «Из нее в недра армии начальникам крупных частей идут приказы. Их исполнение обеспечивается не только воинскою дисциплиною, но и военною силою тех частей, начальники которых примкнули к заговору».

Чернов справедливо утверждал, что переворот мыслился Пестелю прежде всего как «война» – «с диктаторской властью полководца, которому целиком подчиняются все военные и гражданские власти до момента полного упрочения победы». Правда, исследователь довольно скептически оценивал этот план, называя его построение «военно-бюрократическим» и «нежизненным» ^[67].

Конечно, если исходить только из показаний декабристов на следствии, скепсис Чернова вполне обоснован. И Пестель, и многие другие главные действующие лица заговора на следствии достаточно подробно повествовали о тактике военной революции. Но не существует ни одного показания о том, как конкретно декабристы собирались брать власть в России. А без этой конкретики все их тактические размышления предстают пустыми разговорами.

В самом деле, откуда у Пестеля возникла уверенность в том, что он – всего лишь армейской полковник – способен организовать поход 2-й армии на Петербург? Ведь полковники армиями не командуют и приказы о начале движения не отдают. Для того чтобы в нужный момент добиться одномоментного выступления всех армейских подразделений, агитировать солдат и офицеров «за революцию» бесполезно. Армия в целом все равно не пойдет за революционным «диктатором». Она пойдет только за легитимным командующим. При этом, коль скоро законность самого похода может вызвать и неминуемо вызовет сомнения, этот легитимный командующий должен быть хорошо известен и лично популярен среди офицеров и солдат. Пестель такой известностью и популярностью явно не обладал.

Кроме того, для начала большого похода одного приказа о выступлении мало. Необходима кропотливая предварительная работа по подготовке дорог, складов с продовольствием, квартир для отдыха солдат. Все это невозможно организовать без содействия местных – военных и гражданских – властей. Но «военные и гражданские власти», точно так же, как и солдаты, могли подчиниться только легитимным приказам тех, кто имел право эти приказы отдавать.

Все это – элементарные законы движения армии, которые, конечно, Пестель не мог не понимать. Руководитель заговора первым по успехам окончил Пажеский корпус, всю взрослую жизнь прослужил в армии, прошел несколько военных кампаний, стал полковником и командиром полка в 28 лет. «Он на все годится: дай ему командовать армией или сделай каким хочешь министром, он везде будет на своем месте», – так характеризовал Пестеля генерал Витгенштейн ^[68].

Судя по документам, характеризующим служебную деятельность Пестеля, втайне от многих соратников он активно строил «заговор в заговоре» – свою «канцелярию непроницаемой тьмы». И именно на тех людей, кто оказывался вовлеченным в это строительство, южный лидер рассчитывал, готовя российскую революцию.

* * *

Одним из таких людей был генерал-майор князь Сергей Волконский. По происхождению князь Волконский был одним из самых знатных среди заговорщиков – в жилах его текла кровь Рюрика и Гедемина.

В 1796 году, в возрасте восьми лет, он был записан сержантом в армию. Однако он считался в отпуску «до окончания курса наук» и реально начал служить с 1805 года. Первый его чин на действительной службе – чин поручика в Кавалергардском полку, самом привилегированном полку русской гвардии. Сергей Волконский принял участие в войне с Францией 1806–1807 годов; его боевым крещением оказалась сражение под Пултусском. Потом его послужной список пополнился делами при Янкове и Гоффе, при Ланцберге и Прейсиш-Эйлау, «генеральными сражениями» под Вельзбергом и Фриландом. Участвовал в русско-турецкой войне 1806–1812 годов; штурмовал Шумлу и Рущук, осаждал Силистрию. Некоторое время состоял адъютантом у М. И. Кутузова, главнокомандующего Дунайской армией. С сентября 1811 года Волконский – флигель-адъютант императора.

С самого начала Отечественной войны 1812 года он – активный участник и один из организаторов партизанского движения. Первый период войны он прошел в составе «летучего корпуса» генерал-лейтенанта Ф. Ф. Винценгероде – первого партизанского отряда в России. После оставления французами Москвы Сергей Волконский был назначен командиром самостоятельного партизанского соединения.

После того, как Отечественная война завершилась и начались заграничные походы, отряд Волконского вновь соединился с корпусом Винценгероде и стал действовать вместе с главными русскими силами. Волконский отличился в боях под Калишем и Люценом, при переправе через Эльбу, в «битве народов» под Лейпцигом, в штурме Касселя и Суассона. Начав войну ротмистром, он закончил ее генерал-майором и кавалером четырех русских и пяти иностранных орденов, владельцем наградного золотого оружия и двух медалей в память 1812 года.

Современники вспоминали: вернувшись с войны в столицу, Сергей Волконский не снимал в публичных местах плаща. При этом он «скромно» говорил: «солнце прячет в облака лучи свои» – грудь его горела орденами ^[69]. «Приехав одним из первых воротившихся из армии при блистательной карьере служебной, ибо из чина ротмистра гвардейского немного свыше двух лет я был уже генералом с лентой и весь увешанный крестами и могу без хвастовства сказать, с явными заслугами, в высшем обществе я был принят радушно, скажу даже отлично», – писал он в мемуарах ^[70].

Петербургский свет восхищался им, родители гордились. Отец уважительно называл его в письмах «герой наш князь Сергей Григорьевич». Для Военной галереи Зимнего дворца Дж. Доу нарисовал портрет Волконского. Перед молодым генералом открывались головокружительные карьерные возможности.