Страшная тайна Ивана Грозного. Русский Ирод - Наталья Павлищева Страница 11

Княгиня поняла обиду, положила холёную руку на его рукав.

— Не обижайся на мою поспешность, тебя вчера не было в Москве, а я торопилась.

— Чего торопилась-то?

Не отвечая на заданный вопрос, Елена начала говорить о задуманном:

— Соберу новое окружение для великого князя, двор надо поменять. Посоветуй, кого взять, чтобы не отсекать сразу всех, убирать постепенно.

Телепнёв изумлённо уставился на княгиню: она начала показывать свой характер! Да, боярам ещё предстоит узнать, какова настоящая Елена Глинская! Но, подумав, покачал головой:

— Трудно будет. Семибоярщина сильна...

— Кто? — изумилась Елена.

— Бояр при княжиче семь, оттого и Семибоярщина.

— Иван великий князь, не зови его княжичем! — Телепнёв готов был поклясться, что в голосе любовницы послышались не обещавшие ничего хорошего нотки.

Ого! С ней надо осторожней, не то найдёт себе другого, а его отправит в темницу помирать от голода.

— Конечно, конечно, — поспешил отвлечь от своей оплошности. — Оставленная опека просто так власти не отдаст.

Елена недобро усмехнулась:

— Заберём сами!

Телепнёву очень хотелось спросить, кто это мы, но не рискнул.

— Елена, среди опекунов Михаил Глинский, как с ним сладить?

— Сладим! Среди бояр нет единства, каждый на себя тянуть станет. Тем и воспользуемся.

Весь вечер Телепнёв размышлял о том, как же он плохо знал Елену. Эта способна не просто венчать маленького сына на царство, но и взять власть в свои руки, отодвинув в сторону бояр, назначенных самим великим князем в завещании. А кто не пожелает подвинуться, тому и до плахи недалеко. Почему же Василий не разглядел такой прав у своей молодой жены? Или разглядел, потому и оставил целых семь бояр опекунами, а её саму в положении простой вдовы?

Телепнёв старательно гнал от себя мысль, что бояре могут быть не просто отодвинуты, а даже уничтожены, и что ему самому придётся принимать в этом участие, если не хочет оказаться в опале. Верно опасался, так и произошло.

Над суздальскими монастырями кружат обеспокоенные птицы. Звон разносится по округе, но звон тот не светлый, радостный, а поминальный...

В монастыре звонят колокола, потому что из Москвы принесли тяжёлую весть — умер великий князь Василий Иванович. Монахини молятся за помин его души. Грешен покойник, ох грешен. Его главный грех — старица Софья, а в миру Соломония — вместе со всеми стоит на коленях, истово кладёт поклоны. Старицы тоже женщины, нет-нет да кто-нибудь бросит любопытный взгляд на Софью — не радуется ли, что обидчик помер? Князь Василий сильно обидел жену, сослал в монастырь, зная, что тяжела. Верно сделала старица Софья, что не отдала ему сыночка, каково было бы мальчику при мачехе, да ещё такой, какова новая княгиня? Говорят, зла, ненавистна, властолюбива. Иноземка, одним словом, что ей на Руси?

Волей-неволей появлялась мысль: как будет теперь? Княжич совсем мал, кто править станет? Снова приглядывались к Софье старицы, не пора ли всему миру предъявить Георгия? Тому лет много больше. Настоятельница не выдержала, после вечерни зашла к Софье в келью.

Старица стояла на коленях перед образами, молилась. Перекрестившись, матушка присела на лавку, огляделась, хотя хорошо знала каждую мелочь в келье. Было тех мелочей совсем немного, хотя и дано на содержание Софьи и её сына князем достаточно, но живёт старица скромно, почти как все. Настоятельница вспомнила слухи, что ходили по Москве, мол, князь и Новодевичий монастырь для своей жены строил, да почему-то отправили её сюда, в Суздаль, видно, и впрямь не своей волей шла.

Окончив молитву, Софья поднялась с колен, приветствовала игуменью. Та не знала, с чего начать осторожный разговор. Но на вопрос о мальчике Соломония сразу отрицательно покачала головой:

— Ни к чему ему Москва. Раньше хотела, чтобы стал великим князем, чтобы за меня, поруганную, отомстил, а теперь по-другому мыслю. Он ещё мал, быстро изведут, там есть кому... А подрастёт, сам решит, что делать. Войдёт в силу, я ему расскажу, как доказать, что он княжий сын.

— Как? — не удержалась настоятельница.

Соломония чуть подумала, но всё же усмехнулась:

— Знак есть на теле такой, как у покойного князя был.

Они ещё долго разговаривали, никогда прежде старица Софья не беседовала о своей жизни, о поломанной судьбе, о сыне. Не утерпела настоятельница, задала ещё один вопрос:

— Неужто ты не догадывалась, что князь задумал про тебя?

Соломония тяжело вздохнула:

— Господь ему судья! Видела я всё, да верить не могла, что любимый муж вот так предать может. Ладно бы просто сказал, что другую взять хочет, я бы сама постриг приняла, думала об этом, чтоб его освободить. А тут... после стольких лет молений Господь наконец дитя дал, а он даже поинтересоваться не сподобился, всё Шигоне поручил! Позорили всяко, мол, волхованием занималась. Брат мой тоже хорош, наговорил, чего и не было вовсе...

Сердце настоятельницы обливалось кровью: ради новой женитьбы князь отправил Соломонию в монастырь. И вот и живёт маленький княжич простым дитём в женской обители. Тоже верно, пусть лучше без княжеской шапки, и живой, чем наследником, да травленный...

Снова помянули князя, помолились, прощая его грехи.

— Каково теперь будет? — горестно вздохнула настоятельница. — Кто на Москве править станет? Князь, слышно, при сынке своём малом бояр оставил.

Соломония вдруг резко ответила:

— Это не его сын!

— Откуда ты знаешь?! — ахнула настоятельница.

— Знаю. Не его.

— А чей, Телепнёва, думаешь? — осторожно поинтересовалась монахиня.

— Телепнёва? Не-ет, куда ему! Захариха просто Еремея нашла.

— Кого?

— Да так, помнилось что-то. — Больше Соломония ничего рассказывать не стала. Пожалела и о том, что проговорилась.

Она не стала говорить матушке, что был на Москве такой немой, как две капли воды похожий на великого князь Василия, сама не раз дивилась этой схожести, а одна из ближних боярынь даже намекала, что можно бы и от него родить, князь не догадается...

Тогда княгиня взъярилась, боярыня полдня в ногах валялась, умоляя простить глупые мысли, а потом не до неё стало, великий князь принялся Новодевичий монастырь строить, причём втайне от супруги. Не надо быть большого разума, чтобы понять, для кого это всё. Сердце : схлестнула горячая обида, тем паче та же боярыня о Елене Глинской рассказала. У великой княгини даже мысль мелькнула и впрямь от того двойника княжьего родить, да, видно, Господь от греха страшного уберёг, без измены в тяжести оказалась. Только мужу уже не нужна была ни Соломония, ни её дитё, у князя Василия Глинская на уме, добрую жену и не замечал вовсе.