Канонерка 658. Боевые операции малых кораблей Британии на Средиземноморье и Адриатике - Леонард Рейнолдс Страница 11

Перед чаем Корни вернулся с совещания командиров в оперативном штабе базы.

– Паника закончилась, – сказал он. – Похоже, мы опоздали. Все считают, что Северная Африка будет освобождена от немцев в течение трех суток. Для того чтобы пресечь возможность эвакуации морем, флота здесь и без нас хватает. Думаю, что нам придется ждать следующего наступления – где бы оно ни было, – чтобы поучаствовать в этой войне.

Каждый следующий день приносил новости, подтверждавшие наши перспективные прогнозы. 8 мая, то есть через день после нашего прибытия, адмирал Каннингем отдал свой знаменитый приказ кораблям, патрулировавшим мыс Бон: «Топите, жгите и уничтожайте! Пусть ничто не пройдет мимо вас!» В течение следующих 48 часов эсминцы и прибрежный флот собрали богатейший урожай пленных, пытающихся покинуть Тунис на всем, что плавало, даже на крошечных резиновых лодках. Официально блокада носила название операция «Возмездие», но ее участники дали ей другое имя – «Келибийская регата», вложив в него огромное воодушевление, сопутствующее величайшей победе нашей армии.

Так и не дождавшись конца событий, 11 мая мы ушли в Алжир. Но не было ни малейшего сомнения, что конец уже был не за горами. Нам предстояло преодолеть расстояние примерно в 450 миль. Было приятно сознавать, что еще полгода назад такой переход считался бы серьезной операцией, да и сейчас конвои на Мальту подвергаются ожесточенным атакам со стороны базирующихся на Сицилии сил люфтваффе. Путешествие оказалось намного приятнее, чем все, что мы испытывали ранее. Наконец-то 658-я стала полноценным боевым кораблем, который мог вести огонь во всех направлениях. Команда, за плечами которой остался 1600-мильный переход, стала сплоченной боевой единицей, а офицеры знали сильные и слабые стороны каждого.

И к тому же нам сопутствовала великолепная погода. Безоблачное небо и спокойное море сделали скорость в 24 узла сущим наслаждением. Когда под равномерный рокот двигателей лодка рвется вперед, оставляя за собой пенные буруны, как тут не почувствовать свою силу! Мы снова двигались сомкнутым строем, соблюдая пусть и не такую короткую дистанцию, как впоследствии, но все-таки достаточно близко друг к другу, чтобы заставить сердце впечатлительного гардемарина взволнованно забиться.

Едва миновав боновые заграждения Алжира, мы получили приказ принять топливо и быть готовыми к выходу в море на следующее утро в 6.00. Только тут мы осознали, что на Средиземноморье и для нас найдутся дела. До нас пока не дошли новости об окончательной капитуляции в Северной Африке, так что, быть может, мы еще не совсем опоздали?

Все оставшееся до вечера время мы принимали топливо, однако все же отправили людей ненадолго на берег, чтобы дать им возможность вдохнуть воздух Северной Африки, почувствовать ее атмосферу, бросить беглый взгляд на странный франко-арабский город – порт Алжир. Настоящее веселье нас ожидало ночью, когда начался воздушный налет, причем о нем нас никто не потрудился оповестить. Мне уже приходилось переживать налеты авиации противника в Лондоне, Портсмуте и на южном побережье, но здесь было нечто особенное. Зенитный огонь оказался столь плотным, что образовывал зонтик из летящих со всех сторон снарядов над гаванью. Разрывы бомб, падающих в акваторию в какой-то сотне ярдов от нас, заставляли сердца замирать. А дымовая завеса появилась слишком поздно, чтобы защитить гавань. Понятно, что в такой ситуации заснуть невозможно. Совершенно неожиданно мы оказались в самой гуще средиземноморской войны, и я поневоле задумался, смогу ли я выдержать экзамен на личное мужество, который мне, несомненно, рано или поздно предстоит. Я всегда тяжело переносил воздушные налеты дома и думал, что все будет иначе, если я во время налета буду и сам активно действовать. Но оказалось, что в нашей активности нет никакого смысла. Открывать огонь из наших игрушечных орудий по невидимой цели бесполезно. Поэтому я отчаянно старался храбриться, хотя вовсе не чувствовал себя уверенно.

На следующее утро мы вышли в море и взяли курс на Бон. На переход к месту назначения потребовалось двое суток, потому что из-за неисправности двигателя на 657-й нам пришлось провести ночь в небольшом порту Беджайя. У Бона было очень много кораблей, и мы присоединились к дог-ботам, уже участвовавшим в операциях. Они, в отличие от нас, успели обзавестись опытом. За день до этого пал Тунис, и настроение у людей было приподнятым.

Нам предстояло быстро включиться в серьезную работу.

До сих пор мы были настолько заняты тем, чтобы просто добраться до Средиземного моря, что об эффективности в боевых условиях вопрос попросту не стоял. Теперь Корни целеустремленно принялся за решение новой задачи.

Его взгляды были типичными для канадца, получившего образование в очень «английской» школе на острове Ванкувер. Хотя его идеи и энергия были характерны для выходцев из Нового Света, он с уважением относился к британским порядкам, хотя и не стремился во всем им следовать.

Корни обладал необыкновенным жизнелюбием, каким-то особенным вкусом к жизни, и это делало его безусловным лидером. Если у него появлялась необычная идея, он с энтузиазмом брался за ее воплощение и либо добивался ее претворения в жизнь, либо убеждался в ее нецелесообразности. Он был удивительно обаятелен и дружелюбен, но, если чувствовал в других неискренность и ограниченность, становился неприветливым, даже отталкивающим.

В своей команде – и среди офицеров, и среди матросов – Корни обладал непререкаемым авторитетом. Временами он бывал излишне требователен и суров. Когда это случалось, мы считали, что не соответствуем установленным им высоким стандартам. Его влияние на людей было столь велико, что никто не роптал, даже наоборот, мы выкладывались до последнего, чтобы исправить положение.

При обычных обстоятельствах с его лица почти не сходила добродушная улыбка, а если же на нем вдруг возникала яростная гримаса, мы знали, что таким образом он старается сдержать рвущийся наружу смех. Короче говоря, внешняя оболочка могла меняться, но под ней Корни всегда оставался одинаковым – превосходным человеком и великолепным командиром.

Воздушные налеты повторялись каждую ночь с удручающей регулярностью. Признаюсь, для меня это было очень тяжело. Очень уж угнетала неизбежность ежевечерних визитов самолетов противника. С приближением 9 часов вечера я начинал ежеминутно посматривать на часы в кают-компании и напряженно прислушиваться. После ужина я не мог ничем заниматься и отчаянно завидовал своим менее впечатлительным коллегам, которые спокойно делали свои дела. Позже я узнал, что дело было не столько в отсутствии впечатлительности, а в умении скрывать свои эмоции, но тогда я об этом не подозревал.

Бон был важным снабженческим портом, и немцы регулярно направляли сюда свои бомбардировщики с Сицилии, Сардинии и Пантеллерии. В одном мы от этих налетов безусловно выиграли. У нас установилась прочная дружба с известной тройкой эсминцев «Лоял», «Лукаут» и «Лафори». Когда они находились в гавани, мы обычно швартовались к борту одного из них и получали электричество от его мощного генератора, тем самым давая отдых нашим маленьким трудягам генераторам. Команда могла пользоваться столовыми и душевыми на эсминцах, а мы даже иногда получали возможность принять ванну. Мы высоко ценили оказываемое нам гостеприимство и нередко приглашали офицеров эсминцев к себе в кают-компанию на партию в покер.