Рудольф Нуриев - Мария Баганова Страница 11

Портить отношения с коллегой по бизнесу Лакотт не хотел, но он вспомнил, что среди их знакомых есть человек, совершенно независимый от балетных дельцов. Он вспомнил о Кларе Сент.

Лакотт с большим трудом объяснил Нуриеву, что не сможет помочь, находясь тут, поэтому ему нужно отлучиться. До вылета самолета в Москву оставалось еще два часа, и их нужно было использовать. Ситуацию осложняло то, что в аэропорту рядом с Нуриевым находилось несколько агентов КГБ и они не собирались выпускать танцовщика из поля зрения.

Оставив Нуриева одного, Лакотт позвонил Кларе Сент и объяснил ситуацию. Та немедленно приехала в аэропорт и под видом «невесты» Нуриева попросила разрешения с ним попрощаться. «Ты хочешь остаться? — спросила она, целуя его. — Если ты хочешь, то можешь». «Да, хочу» — шепотом ответил он. «Ты решил?» — «Да». Клара кивнула и пошла искать полицейских. Нашла она их быстро, но те, конечно, на выступлениях Нуриева не были и понятия не имели о том, кто он. Но Клара сумела их убедить. «Он точно не какой-нибудь ученый?» — допытывались стражи порядка. «Нет, — отвечала им Клара. — Но он гений! Он великий танцовщик!» В конце концов они ей поверили.

Полицейские подошли и встали неподалеку от Нуриева, ждавшего самолета в сопровождении двух конвоиров. Клара снова подошла, и опять притворилась, что хочет поцеловать его. Она шепнула: «Иди. Тебе помогут». И тогда Нуриев сделал те самые шесть шагов, которые журналисты назовут «прыжком к свободе». Спокойными они не были: ведь ему пришлось отбиваться от «сопровождающих». Те попытались заломить ему руки — но французская полиция остановила гэбистов, напомнив, что они не на своей территории. Затем Нуриева отвели в кабинет, куда на встречу с ним приехал советский атташе, который долго убеждал его, а потом совершил большую ошибку, ударив танцовщика по лицу. Этот акт насилия произвел на французов сильное впечатление — и Нуриеву предоставили политическое убежище. Проблемой стало то, что в кармане у Нуриева оставалось всего тридцать шесть франков, и жить ему было негде — поэтому Кларе пришлось поручиться, что она обеспечит его на первое время жильем и деньгами. «Он найдет работу очень быстро», — заверила она чиновников. Эти свои обещания Клара выполнила полностью. Так Нуриев остался в Париже — страшно напуганный, растерянный, без багажа (чемодан улетел в Лондон), без денег и с визой беженца в паспорте. Он был уверен, что его выслеживают агенты КГБ, и первые несколько дней вообще не выходил из крошечной квартирки, которую предоставила ему Клара. Кроме чекистов за ним охотились журналисты, навязчивые и бесцеремонные — с ними ему вскоре пришлось столкнуться лицом к лицу. Докучливые папарацци приставали к нему с расспросами, причем балет волновал их меньше всего. С тех пор Нуриев возненавидел прессу и всю жизнь старался поменьше с ней общаться.

Он в одночасье стал политическим символом, героем дня, человеком-скандалом. Ко всему этому он никогда не стремился. Он хотел просто танцевать и быть свободным.

В апреле 1962 года в Ленинграде состоялся заочный суд на Рудольфом Нуриевым. Его объявили предателем Родины, но назначили самое легкое наказание по этой статье — семь лет лишения свободы в колонии строгого режима.

Бегство Нуриева доставило его коллегам массу неприятностей: Дудинская на десять лет стала невыездной, Алла Осипенко — партнерша Нуриева в парижских гастролях — на шесть лет. Во время пребывания в Лондоне ее и других артистов вообще не выпускали в город, а держали взаперти в номерах. Пока партнерша Нуриева Алла Сизова находилась на гастролях в Лондоне, КГБ допрашивал ее мать, проживавшую в одной квартире с дочерью; бедная женщина так переволновалась, что попала в больницу. А вот саму Сизову спасли ее отвратительные отношения с Нуриевым. Она искренне и эмоционально объяснила чекистам, какого мнения была о своем партнере все эти годы — иее оставили в покое.

Пушкину пришлось давать массу объяснений в КГБ. Чекистам хотелось знать, планировал ли Рудольф свое бегство заранее. Тогда у Пушкина случился сильнейший сердечный приступ, обернувшийся хронической болезнью, от которой он и умер спустя девять лет. Именно ему отдали чемодан с вещами его любимого Рудика: ткани для балетных костюмов, балетные туфли, блестки, мишура. и игрушечный паровозик — трогательная попытка восполнить отсутствие каких-либо игрушек в детстве. Спустя несколько лет судьба послала Пушкину другого талантливейшего ученика — Михаила Барышникова. Он тоже жил на квартире у своего учителя, видел все сохраненные им вещи Нуриева и даже шил себе костюмы из тех самых тканей. Спустя четыре года после смерти Пушкина Барышников уехал на гастроли в США и не вернулся в СССР.

Репрессиям подверглись и другие друзья Нуриева. Одну его близкую подругу исключили из института за «политическую близорукость», и лишь с огромным трудом ей удалось добиться восстановления. Танцовщик Никита Долгушин вообще распрощался с Кировский театром и отправился в Новосибирск, где, однако, стал ведущим исполнителем. Юрий Соловьев — прекрасный многообещающий танцовщик, славившийся своими «космическими» прыжками, живший в Париже в одном номере с Нуриевым, стал предметом особо пристального внимания КГБ. Его обвинили в «недоносительстве» и принудили стать стукачом. Для порядочного, хоть и не очень сильного характером Соловьева это было невыносимо, и годы спустя он покончил с собой.

Первая учительница Нуриева Анна Удальцова выбросила все многочисленные газетные вырезки о своем любимце. Она публично обзывала своего бывшего ученика «ублюдком». Впрочем, неизвестно, насколько это было искренне: ведь однажды эта женщина уже пострадала от советской власти и не хотела повторения.

Семья Рудольфа тоже восприняла его бегство крайне болезненно. Хамет словно постарел лет на десять, вынужденный стыдиться сына, которым только что начал гордиться. А Фариду волновал лишь один вопрос: а на что там на Западе ее любимый Рудик будет жить? Есть ли у него деньги?

Желая склонить Нуриева к возвращению, Фариде разрешили позвонить ему. Она долго упрашивала сына вернуться — и услышала в ответ:

— Мама, ты забыла задать мне один вопрос.

— Какой вопрос, сынок?

— Ты не спросила, счастлив ли я.

— Ты счастлив, Рудик?

— Да. мама.

«Я здесь совершенно счастлив!» — так он всегда отвечал и на вопросы репортеров.