В немецком плену. Записки выжившего. 1942-1945 - Юрий Владимиров Страница 11

…Оказавшись снова в лагере для военнопленных, я обратил внимание, что и на земле, и на сторожевых вышках находились молодые охранники в темно-зеленой форме. (У пленных в такой же форме в Германии – в отличие от охранников – на спине, левой груди, на правом колене, а также на пилотке были нанесены желтой или красной масляной краской буквы SU, что расшифровывалось как «Советский Союз»). К великому моему изумлению, охранники оказались моими соотечественниками – русскими, украинцами и т. д., перешедшими на службу к немцам. Немцы называли их добровольцами вспомогательной службы или, кратко, хиви – от сокращенного немецкого слова Hilfswillige («хильфсвиллиге»), буквально – «готовые помочь». Каждый из них получал питание как немецкий солдат и зарплату, а также дополнительное довольствие.

В лагере появилось множество новых военнопленных, пригнанных из-под Севастополя. В офицерском блоке меня поселили с двумя кавказцами. Мы представились друг другу. Одного соседа, армянина, звали Вар-тан, а другого, азербайджанца, – Али. В Красной армии они служили врачами и попали в плен под Севастополем. По дороге в лагерь многие умерли от истощения. От Мелитополя пленных везли в товарных вагонах и на платформах. Основную массу людей доставили в Днепропетровск, а часть – временно в Павлоград.

Естественно, я тоже рассказал соседям о себе, отметив, что долго болел дизентерией и малярией и боюсь, что болезнь возобновится. Посмотрев на мою облысевшую голову, а также пощупав живот, оба врача предположили, что я болел не малярией и расстройством желудка, а брюшным тифом. Насколько они были правы, не мне судить.

Прогуливаясь по лагерю, я смотрел, не увижу ли знакомых, и был рад встретить «доходягу» москвича. Он сообщил, что его пронырливый сосед неделю назад «приказал долго жить». Сказал, что ему очень хочется поесть перед смертью «свежего и сладкого огурчика».

Привезли обед. Оказалось, это был давно знакомый мне пустой – без мяса и жиров – свекольный борщ. Опасаясь снова расстроить желудок, я процедил суп и съел лишь немного жижи от этого «борща» и очистил ногтями картофелины. И на этом обед закончился. И я как был голодным, так и остался.

Я взял шинель и улегся в тени дома. Не знаю, сколько я поспал, но проснулся от шумного «представления», которое устроили охранники лагеря. Они прошли строем с винтовками, и на очень плохом немецком языке раздалась команда начальника: «Смена, стой!» Группа остановилась перед сторожевой вышкой. Оттуда к начальнику караула быстро спустился с винтовкой часовой и попытался тоже по-немецки доложить, что на вверенном ему посту все в порядке и никаких особых происшествий не было. Начальник, владевший немецким еще хуже, чем часовой, ничего из доклада своего подчиненного не понял и громко по-русски выругался матом, но приказал, чтобы часовые во время несения службы разговаривали между собой только на немецком языке. Смененный охранник пристроился к хвосту группы, и она зашагала к следующему посту. Похожие сцены происходили каждые сутки, и смотреть на них было забавно и противно.

До наступления темноты я побывал на площадке, где собирались обитатели офицерского блока. Общаясь с ними, я узнал, что в соседнем домике жили два перебежчика. Один из них был пожилой, небольшого роста и седовласый русский, а другой – белокурый осетин, значительно моложе русского. В этом же домике проживали три рядовых астраханца, то есть жителей Астрахани. Они согласились служить немцам в качестве проводников в свой город через калмыцкие степи. И перебежчики, и астраханцы получали от своих хозяев дополнительное питание. Среди обитателей лагеря были также лица, согласившиеся служить немцам в качестве их ставленников при оккупации Северного Кавказа, которая планировалась на ближайшее время. Одного из них – бравого молодого человека, очень наглого и самоуверенного, немцы уже «командировали» в Краснодарский край, и мне пришлось быть свидетелем его шумных проводов. Возможно, оба моих соседа, тоже кавказцы, были теми, на кого немцы «положили глаз» в расчете на захват Азербайджана и Армении.

Утром, усевшись на своей кровати, я принялся за занятие немецким языком с помощью словаря. Мое занятие очень заинтересовало Вартана. Он подсел ко мне и попросил разрешения посмотреть словарь, а потом предложил, чтобы время от времени я давал ему пользоваться словарем, за что он будет оказывать мне разные услуги. В частности, обещал контролировать мое здоровье и давать мне необходимые лекарства, которыми он запасся. Предложил даже получать для меня завтраки, обеды и ужины. Естественно, я согласился, хотя понимал, что мне придется сократить время своих собственных занятий и, кроме того, потратить время на помощь соседу. По-видимому, Вартан, как и я, понял, что без знания немецкого языка невозможно обеспечить себе более или менее нормальную жизнь. Как мы и договорились, Вартан ежедневно периодически прослушивал меня и заставлял принимать соответствующие таблетки. С ним мне стало легче жить, но словаря я почти постоянно лишался.

Примерно часа за два до обеда русский полицай – начальник по офицерскому блоку – вывел всех его обитателей на площадку и заставил прослушать изложение очередных оперативных сводок германского главного командования о положении на германо-советских фронтах. Это прослушивание происходило через каждые сутки, кроме воскресений. Доклады делал немецкий переводчик по газете или по специально приготовленному им тексту. Он сообщил, например, что части доблестной германской армии продолжали успешно наступать на восток – к Сталинграду, преодолевая упорное сопротивление Советов, а также на Северном Кавказе, где, в частности, заняли небольшой, но важный город Моздок. Немецкие альпийские части «Эдельвейс» обосновались на вершине Эльбруса и ведут борьбу за выход к Черному морю – к городу Сочи. На Кавказе местное население различных национальностей, особенно коренное, поддерживает наступающие войска, даже доставляет им на плечах тяжелые ящики со снарядами. Плохи дела и у англо-американских войск в Африке.

…На четвертые сутки моего пребывания в офицерском блоке меня неожиданно позвал молодой русский охранник и тайком вручил сумочку из белого полотна. В ней оказались несколько спелых красных помидоров, четыре больших огурца, толстый пучок зеленого лука, кусок черного хлеба и немного соли. Эту передачу мне просили передать мои знакомые девушки из города, предупредив, что они не стали вкладывать махорку, чтобы курением я окончательно не подорвал себе здоровье. Возможно, на днях они опять организуют такую же передачу. Охранник ушел, а потом, в сопровождении обеих девушек, появился далеко за проволочной оградой лагеря. Мы помахали друг другу руками, и больше ни того охранника, ни девушек я не видел.

Заметив среди присланных девушками овощей огурцы, я вспомнил о московском «доходяге», мечтавшем съесть свежий огурец. Подойдя к проволочной ограде, отделяющей лазарет от офицерского блока, я попросил одного из больных, сидевших поблизости на траве, вызвать ко мне того товарища. Москвич с трудом подошел ко мне и поздоровался еле слышным голосом. Я сразу же, не говоря ни слова, протянул ему большой огурец и ломтик черного хлеба с перышком лука и щепоткой соли. Он взял дрожащими руками угощение и ушел со слезами на глазах. Мне тоже хотелось плакать, но слез не было…