Алексей Орлов - Нина Молева Страница 11

— Ты опять о Брауншвейгской фамилии, Лесток! Гневу моего ищешь, с утра пораньше досадить собираешься?

— Если вы и прикажете, ваше величество, мне молчать о них, заботясь о вашем же благе, я не перестану думать об этом семействе.

— Да чего тебе, настырному, надо? Все они под арестом. Василий Федорович их как зеницу ока бережет — ему, что ли, не веришь? А я тебе скажу — Салтыков вернее тебя будет. Не юлит, не крутит, интересу никакого к государыне не имеет. За границу я правительницу не отпущу, пусть себе со своим выводком в Риге сидит. Помню, как батюшка покойный за первенцем-то своим, царевичем Алексеем Петровичем, по всей Европе людей рыскать заставлял.

— Я не имею оснований сомневаться в верности человека, который сидел на козлах вашей кареты в ту памятную ночь, — и о старости позабыл, и недуги прочь откинул. Но вы не хотите подумать, ваше величество, о том интересе, который фамилия может представлять для иноземных держав. И поверьте, опыта в сношениях с любыми узниками у австрийских дипломатов много больше, чем у господина Салтыкова в умении их стеречь. Разве вам мало камер-лакея, который пытался посягнуть на вашу жизнь в пользу экс-императора Иоанна? Не станете же вы убеждать меня, что это была его собственная затея?

— Конечно, не сам на рожон полез — добрые люди присоветовали. Так ведь не австрийцы же, а наши, кому при правительнице солнышко ярче светило да жарче горело. Вот с ними и разберемся. С Лопухиным там со товарищи.

— Ваше величество, поверьте, к величайшему сожалению, такие случаи могут повторяться, пока существуют те, ради которых их есть расчет повторять.

— Так что — столько народу правительницу назад хочет, гибели моей ждет-дожидается? Что плохого-то кто от меня увидеть успел?

— Бог мой, ваше величество, да разве в справедливости дело! Интересы заговорщиков никогда не имеют к ней отношения. Брауншвейгскую фамилию необходимо удалить и лишить всяких возможностей сношений, тем более с иностранными державами. Рига — слишком небезопасное в этом отношении место.

— Какие ж такие у тебя мысли? Через всю Россию их в Сибирь везти, что ли, как Алексея Яковлевича Шубина в свое время везли?

— О, нет, ваше величество! Это очень небезопасно. Чем длиннее путь, если он даже ведет в Сибирь, тем больше нежелательных возможностей. Мне думается, радикальное решение вопроса…

— Довольно, Лесток! И слов твоих больше слушать не желаю. Кабы твоя воля, ты всех бы в одной ложке воды утопил. Сама себе удивляюсь — ну, не дура ли: столько лет добряком да доброхотом тебя почитала!

— Что поделать, ваше императорское величество, власть накладывает, свои обязательства. Та жестокость, от которой может содрогнуться простой человек, иной раз составляет простой долг особы коронованной. Я уверен, вся империя вздохнула бы с облегчением, если бы ни принцессы, ни ее старшего сына не было бы в живых.

— Окстись, злыдень! Только облегчение главное-то было бы для французской державы. Разве не так, Лесток? А каково мне отвечать перед императором римским, перед императрицей Марией Терезией? Из-за друзей твоих в ссору с ними вступать? Нет, лейб-медик, для тебя бы оно и впрямь, может, просто, да я-то иначе решать буду. Да и советчик ты у меня, обижайся не обижайся, не единственный. Не дурнее тебя люди есть.

— Я не сомневаюсь, вы обратитесь, ваше величество, к графу Бестужеву, и могу заранее вам сказать его совет. Вы обвиняете меня в дружеском отношении к Франции, хотя в России я служу почти с вашего рождения. И разве не представители Франции всей душой и телом были с вами, когда вы возвращали себе несправедливо захваченный австрийскими представителями престол родительский? Чьи интересы соблюдал тогда граф Бестужев?

— Упредить надо Алексея Петровича, чтоб за стол с тобой, упаси Господь, не садился, а тем паче в доме твоем собственном — долго ли до беды!

— Изволите шутить, ваше величество. Но умоляю, подумайте о том, чтобы перевести Брауншвейгскую фамилию из Риги хотя бы в соседнюю крепость. Есть там достаточно надежная — Динамюнде.

— Ладно, там будет видно, а пока ступай, благодетель!